Прогулка с нелюдем - [10]

— Ваша жена…

— Да, да, она ничего не знает. Она считает, что у меня есть любовница в деревне, и я к ней хожу по вечерам.

— А это не так?

— Конечно нет. Я там почти никого и не знаю. Да я всегда был робок с женщинами. Мне, знаете ли, хватило того, как я когда-то ухаживал за своей женой.

— И как она к этому относится?

— К тому, что у меня есть любовница? Что вы! Она гордится мной. Она всегда хотела, чтобы я в чем-то был первым. Она считает, что у настоящего мужчины обязательно должна быть любовница. Она вообще придерживается современных взглядов.

Не знаю почему, но мне стало стыдно перед этим человеком. Как мало мы знаем о других людях!

— Вы создаете себе такие неудобства ради игрушечных кораблей?

— Это далеко не все. А сколько раз мне приходилось уезжать в город под разными предлогами, чтобы там рыться в архивах и библиотеках, встречаться со специалистами. Зато, посмотрите, чего я добился! Вот это, например, «Арабелла» капитана Блада. Вы, наверное, думали, что ее чертежей не сохранилось. Их действительно не сохранилось, но после долгих и трудных поисков удалось найти несколько свидетельств, довольно точных описаний корабля «Синко Льягас», который впоследствии и стал «Арабеллой». Я собирал материалы больше двух лет. По ходу дела, удалось найти интересную информацию о других кораблях. За это время я сделал три другие модели. А это «Летучий Голландец». По сохранившимся описаниям моряков, видевших его, он выглядел именно так. Мачта была сломана, команды не было, а на капитанском мостике стояла Смерть. А этот корабль, — дворецкий подвел меня к самой большой, еще недоделанной модели в центре мастерской, — через пару месяцев станет гордостью моей коллекции. Это фрегат «Альбатрос». Он участвовал в четырнадцати кровопролитнейших сражениях, из всех он вышел невредимым, а потом налетел на риф, возвращаясь в порт приписки, и потонул почти при полном штиле. Как нелепы бывают сюжеты судьбы!

— Да, — сказал я, — невероятно.

Я вышел из подвала. Было поздно, и в замке стоял полный мрак. В темноте я не заметил уборщицу и столкнулся с ней у своей двери. Она громко пискнула мне в ухо и отскочила назад. Я поспешно извинился.

— Ничего, — сказала она. — Вы всегда так неожиданно выскакиваете. Будто специально пугаете.

— Вовсе нет, — ответил я, — это ты всегда неожиданно выскакиваешь.

— Ничего я не выскакивала. Я на месте стояла. Это вы меня не заметили.

— Извини, было темно.

— Темно! Когда надо вы все замечаете, хоть темно, хоть светло.

— Что я замечаю?

— Не вы лично, все вы. Вроде этого, с чердака. Все из себя строит чего-то. Как на него посмотришь — отворачивается. Сидит на полу и на гитаре бренчит. Думает, я не понимаю, чего он всякий раз на пол садится, как я войду. А я ведь все вижу. Как я отвернусь, так он мне так под юбку смотрит, будто насквозь проглядеть хочет, аж по струнам не попадает. Как отвернусь, так он сразу сбивается. А посмотрю на него — сразу давай всякую чушь пороть про разные там песчинки в часах вечности. А сам все слюни глотает, кобель мелкотравчатый. Смотреть противно, а слушать — тем более. Знаю я таких. Ноют, хнычут, моргают, чего-то ждут. Я-то знаю, чего, но не я же должна им это говорить. Самое большее, на что их хватает: дарят цветы, а сами дрожат, не верят собственной смелости и думают, что я только об этом и мечтаю. А я не коза, я цветы не ем.

— Почему ты его кормишь? — спросил я.

— Из жалости. Он убогий человек. Ничего не умеет, ничего не делает, от людей прячется. Все желания у него на лице написаны большими буквами. А ведь слова не скажет, боится, думает, я разрушу его детские грезы. Только все смотрит исподтишка, развивает свое воображение.

— Что же тут плохого?

— Не люблю я это. Я не какая-нибудь там. Не то вас всех интересует.

— А что нас должно интересовать.

— Другое. Вас всех тревожит, что у меня под платьем, но хоть кто-нибудь поинтересовался бы моей душой, моим внутренним миром!

— Неправда, — возразил я, — мне, например, это очень интересно. Я хотел бы заглянуть тебе в душу и прикоснуться к твоему внутреннему миру.

— Ты прикасаешься совсем к другому месту.

— Это потому что темно, — ответил я, убирая руки за спину. — Я имел в виду, то есть я хотел не это.

— Я знаю, чего ты хотел, — сказала она и глубоко вздохнула.

Ее теплое дыхание коснулось моей щеки. Ее губы были совсем близко. Теперь я и сам понял, чего хотел.

— Пошли к тебе, — обречено сказала она, и взяла меня за руку. — Все равно ведь теперь не отстанешь. Как вы мне все надоели!

IX

— Так ты считаешь, что можно хорошо знать мир, сидя в башне?

— Во всяком случае, не хуже, чем гоняясь за тенями, — ответил отшельник.

— А ты сам-то когда-нибудь за ними гонялся?

— Кто же этого не делал?

— Догонял?

— Тень не догонишь. Догнать можно человека. А когда не знаешь, чья тень, не знаешь, за кем погнался, никого не догонишь.

— Это вздор. Я не знаю, что тут словах неправильно, но чувствую, что ты говоришь глупости и сам не веришь своим словам.

— Просто ты любишь эту тень, и любой разумный аргумент кажется тебе вздором. Ты хоть примерно знаешь, кто она?

— Примерно знаю, кажется, я видел ее раньше. Впрочем, я не помню. Может, это был не я. И кто знает, было ли это вообще. Все, что мне осталось: тень и смутное воспоминание о чем-то далеком и ненужном. Мы не узнаем друг друга, мы точно не могли друг друга узнать. Но я не успокоюсь, пока всего не вспомню, пока не узнаю, чью тень я видел.