Профессор Влад - [8]

— Они что — цыгане?! — с ужасом спросил отец, появляясь в дверях гостиной. Да нет же, скорее — грузинские князья. Вы бы видели этого мальчика! Тонкие, аристократические черты лица, точёный нос…

Тут меня охватил нервный хохот, и я убежала в спальню, чтобы не слышать дядиных разглагольствований. Смеялась я по двум причинам. Первая: у моего деда Ильи в Воронеже есть токарный станок, на котором он любит вытачивать шахматные фигурки; нос в форме коня или пешки представлялся мне сомнительным украшением. Вторая и главная: по-видимому, дядя Ося и впрямь настолько ошалел от свалившегося на него счастья, что забыл о моей беде напрочь… Не скажу, чтобы мой смех был очень весёлым: кажется, именно тогда я впервые по-настоящему осознала свою ущербность — и долго ещё рыдала, уткнувшись лицом в подушку.

Спустя неделю (почти все скромные дядины пожитки успели за это время незаметно уплыть из дому, оставив зияющие пустоты на полках и полочках) Оскар Ильич огорошил нас известием, что его новая семья созрела для смотрин и вот-вот нагрянет к нам с визитом вежливости. Это вызвало лёгкую панику — каждый втайне боялся, что будущие родственники, увидев нас, испугаются и передумают. Но, как говорится, кто не рискует, тот не пьёт шампанского: окинув квартиру цепким взглядом опытного стратега, мама объявила генеральную уборку, и всю неделю мы, ужасаясь мысли не угодить благодетелям, вкалывали как волы.

Наконец, долгожданный день наступил. К встрече гостей начали готовиться с самого утра: отца прогнали в спальню, чтоб не мешал, а сами занялись по хозяйству. Салатики и прочая снедь уже дожидались своего часа в холодильнике, оставалось только разложить их по тарелкам да украсить забавными аксессуарами — мухомор, ловко сработанный из яйца и половинки помидора, морковные звездочки и проч. Сервировав стол почти по-ресторанному, занялись собой. Я сняла с «плечиков» лучшее, нарядное платье — синее, облегающее, с блёстками; мама заставила меня распустить волосы, обычно туго забранные в хвостик, собственноручно уложила их щипцами и накрасила мне ресницы:

— Ну, ты у меня прямо дама, — сказала она с гордостью. — Пойди-ка, посмотрись в зеркало! Нравишься себе?..

Сама она тоже «примарафетилась»: чёрный шёлковый брючный костюм, голубые стеклянные бусы, в макияже преобладает жемчужно-серый оттенок… Два с лишним часа, оставшиеся до прихода гостей, показались нам тягучей и вязкой субстанцией, в которой медленно растворялось любимое мамино телемыло. Наконец, в прихожей раздался отчаянный трезвон — и мама, с бешеными глазами метнувшись к зеркалу и несколько раз ткнув пальцами в свою «вертикальную химию», побежала открывать, неумело крестясь на ходу.

Секунду спустя квартиру огласили ликующие вопли дяди Оси: — Мы идём! Мы идём!! — и с лестницы послышались далёкие, гулкие голоса; не в силах побороть разбирающее меня любопытство, я тоже спрыгнула с тахты и выскочила в прихожую.

Там меня ждало потрясающее зрелище… Сквозь дверной проём старательно протискивалось что-то огромное, меховое и грандиозное. Оскар Ильич так и пританцовывал от нетерпения, силясь хоть как-нибудь помочь странному существу и суетливо выхватывая у него то сумочку, то перчатки (одну он уронил), то пышную, громоздкую кроличью шапку. Чуть ближе ко мне мама, такая трогательная и худенькая в своём чёрном костюмчике, неуверенно улыбалась и жалась к стене — весьма предусмотрительно, поскольку в следующий миг смущённо смеющийся меховой колосс заполнил всю прихожую целиком:

— Захира Бадриевна, — густо, с юмористической ноткой в голосе представился он (то есть она, конечно!), — можно просто Зара. А это мой Игорёк…

Тут произошла небольшая заминка: не рассчитавшая своих габаритов весёлая гостья несколько секунд безуспешно пыталась извернуться таким образом, чтобы пропустить вперёд себя «Игорька», застрявшего где-то сзади; подвигала локтями, рассмеялась, махнула рукой — и, деликатно потопав ногами о половик (мама, в панике: «Только не смейте разуваться, Зарочка!.. Не смейте разуваться!..»), втиснулась в проём кухни, позволив нам, наконец, увидеть того, о ком мы все эти дни слышали так много интересного.

Прославленный чудо-ребёнок, державшийся и впрямь с редким достоинством, неторопливо расстегнул молнию своей дутой серебристой куртки и стянул с головы лыжную шапочку, открыв такую же, как у матери, жгуче-пиковую масть; он оказался ещё и кучерявым — не знай я, что это «Игорёк», решила бы, что передо мной девчонка. Пиковая десятка?.. Нет, валет пик, он ведь старше меня почти на год…

Мама так и заахала: «Ах, какой хорошенький! Глаза-то, глаза!» Потом озадаченно взглянула на Захиру Бадриевну:

— Надо же, — заметила она довольно бестактно, — он у вас ещё совсем мальчик, я бы даже решила, что он младше Юлечки. А мне всегда казалось, что южные народности…

— У него был русский отец, — пояснила Захира Бадриевна. Мама успокоилась. Тот, о ком шла речь, продолжал спокойно стоять у двери, терпеливо дожидаясь, пока взрослые закончат свои пересуды.

Тем временем я, почти не таясь, с интересом разглядывала будущих родственников. Игорёк показался мне так себе — пиковый валет без особых примет. Зато тётя Зара… Что ни говори, думала я, а вкус у дяди Оси отменный. Уж его-то жену я точно узнаю в любой толпе безо всякого овеществления! Мало того, что она огромная, как грузовик «Белаз», — у неё ещё и усы растут!.. Небольшие, конечно: пикантные такие усики. Но заметные. В мгновение ока гостья завоевала мою симпатию, пополнив маленькую личную коллекцию VIP-персон — это были те, кого я встречала в школе или во дворе: сосед, очкастый мальчик с целиком обожжённой правой щекой; неправдоподобно тучный директор школы; его антипод, анорексически-худой юноша, почти скелет, что вот уже несколько лет вёл у нас общественно-полезный труд; безногий инвалид, катающийся вокруг дома на трехколёсной дощечке… — словом, люди легко узнаваемые, с которыми я могла смело здороваться по имени.