Профессор Влад - [34]

— Уступите место — у меня важное сообщение.

Та умоляюще прижала руки к груди. До перемены осталось всего-то минут пять; может быть, незваный гость посидит на скамейке и немного подождёт?.. Но старик буркнул, что, дескать, торг здесь неуместен: его время — время почтенного профессора, дважды кандидата наук, автора массы научных трудов и монографий — стоит в сто раз дороже, чем время какой-то пигалицы и трёх невоспитанных недорослей, вместе взятых. Тут он досадливо махнул рукой и сказал Наталье Михайловне, глядя на неё снизу вверх и всё-таки высокомерно:

— Ладно, девочка, пойди пока покури.

Бедная «девочка» остолбенела. Терпеть такое при студентах нельзя ни в коем случае — падает авторитет; с другой стороны, пришелец и впрямь в отцы ей годился, о чём говорила хотя бы его шевелюра, серебристая, как новогодний «дождик». Как поступить?.. Но ушлый старец всё решил за нее — и, резво взобравшись на трибуну, просто-напросто спихнул оттуда хрупкую женщину, которая от неожиданности потеряла равновесие и, споткнувшись о деревянную приступочку, сломала каблук; парадоксальным образом это её и выручило — ни о чём больше не заботясь, бедняжка подхватила испорченные туфли и, всхлипывая, босиком выскочила за дверь.

— Итак, — резюмировал старик, слегка поиграв сухими пальцами по ДСП-шной крышке трибуны, — возьмите ручки и запишите: «Метро Сокольники. Психиатрическая больница имени Петровского».

У этой сцены, и так-то неприятной, имеется ещё более тёмная подкладка — приоткроем её нашим гостям. Несколько лет назад Ольга Валентиновна (декан и бизнес-леди) перевела педагогов, желающих работать с практикантами, на сдельщину: теперь сумма, которую те получают из её рук в изящном конвертике, зависит — как шутят сами педагоги — от «количества поголовья в группе». Мудро! Куда только девалась былая флегматичность препов, живущих под девизом «меньше народу — больше кислороду»?! Теперь на факультете каждую осень начинается жестокая гонка — охота за головами, в которой наши почтенные профессора и доценты, осатаневшие от жадности, приобретают поразительное сходство с работниками сферы продаж, а то и с главами политических партий в предвыборный сезон. Особо циничные открывают торговлю «автоматами» (я имею в виду отметки, конечно); более совестливые обходятся грубым, навязчивым самопиаром и сбором компромата на коллег. К этой-то умеренной категории, судя по всему, и принадлежал наш новый знакомец:

— Во-первых, — вещал он, — любой диплом, даже и красный-распрекрасный, это клочок бумаги для отдела кадров и не более того. Настоящими специалистами он вас не сделает. Настоящий специалист — это тот, кто знаком с потаёнными закоулочками и мрачными тупичками человеческого сознания. Я могу помочь вам в этом — если, конечно, вы отважитесь на это опасное путешествие. До сей поры вы знали человеческую психику только, если можно так выразиться, в лицо; пришло время ознакомиться с её изнаночной стороной. Во-вторых…

(Я сидела в каком-то полутрансовом состоянии, мерно покачивая головой, завороженная не столько сюжетом, сколько самой манерой его речи: говорил старик очень медленно, монотонно, тягуче и вместе с тем по-дикторски чеканно — и, приглядевшись, можно было заметить, что сам процесс доставляет ему физиологическое, почти сладострастное удовольствие; казалось, он нарочно длит его, не в силах перестать наслаждаться звуком собственного голоса.)

— …Во-вторых, в клинике вас ждёт не только интересное, творческое задание, но и, — тут он шутливо погрозил пальцем, — бесплатные завтраки и обеды; ну, а если мы понравимся друг другу, то могут быть и ещё кой-какие приятные перспективы…

— Это какие же? — встряла вдруг Аделина (её хлебом не корми, дай только сцепиться с препом); но забавный старик ничуть не смутился:

— Какие? — лукаво улыбаясь, переспросил он. — Ну, скажем… содействие в трудоустройстве — для девчат и справка о психической невменяемости и негодности к строевой — для ребят…

При словах «негодность к строевой» Санёк, вот уже второй год, ко всеобщему сочувствию, бегавший от настигавших его всюду повесток, встрепенулся.

— Клёво! — брякнула Эдик, со стуком кладя тетрис на стол. — Обожаю экстрим. Я вся ваша, сэр.

Я испугалась — вот сейчас профессор, разозлённый её хамством, решит сорвать досаду на мне и спросит что-нибудь вроде: «Ну, а вы?»; представив себе это, я приготовилась к решительному отпору — тёмные закоулочки и тупички сознания совершенно не привлекали меня, я считала, что довольно набродилась по ним в детстве.

Но отбиваться не пришлось — лично до меня старику не было никакого дела. Зато Эдичка неожиданно огребла по полной. Нет, наш почтенный гость ничуть не был шокирован. Он даже, наоборот, разулыбался, показав зубы — неожиданно красивые, белые и ровные; сказал игриво: «О-о-о! Звучит многообещающе!»; сошел со своего постамента, плотоядно потирая руки и бормоча: «Надо же, какие девчонки ко мне намыливаются»; прогулялся меж рядами скамей, остановился чуть сзади Эдички, сидевшей с краю и не успевшей отодвинуться, — и, пока он диктовал нам адрес клиники и свои координаты, рука его, лежавшая на голом черепе «симпатяшки», то ласково его поглаживала, то отбивала пальцами лёгкую дробь; бедняжка скрежетала зубами, но сделать ничего не могла — сама напросилась — и лишь злобно косилась на своих подлых однокурсников, умиравших от хохота, нет чтоб поддержать.