Профессор Влад - [27]

В тот же вечер он стал интенсивно к ней готовиться: достал из шкафа и как следует вычистил старый итальянский костюм, который вообще-то не очень любил, редко надевал и только теперь осознал его ценность. Хоть и весьма изысканный и дорогой, он всё же несколько отличался от его повседневных нарядов — то была строгая тёмно-синяя «тройка». Поразмыслив немного, Гарри засунул в нагрудный карман пиджака вызывающе красный платок…

— ?!..

— …Да, именно красный. Вульгарно?.. Кричаще?.. И отлично! Так и задумывалось: чтобы в старом, заржавленном мозгу Мастодонта намертво запечатлелось яркое цветовое пятно! Как известно, педагогам (особенно кто постарше и поопытней!) студенты кажутся… как бы это сказать… ну, в общем, все на одно лицо; а значит, чтобы привлечь внимание препода к своей персоне, нужна какая-нибудь резкая деталь — неожиданная, навязчивая и желательно нелепая. Прием грубый, но действенный.

Есть тут и ещё один психологический момент, куда более тонкий: красный платок, ассоциируясь с атрибутом давно ушедших времён — пионерским галстуком, — автоматически вызывает из подсознания лозунг «Всегда готов!»; а синий костюм созвучен школьной форме советского мальчишки, каким, без сомнения, был когда-то и сам Мастодонт. Иными словами, Гарри как бы демонстрирует преподавателю свою прилежность и готовность к работе, — а ведь не секрет, что студенты, активно выступающие на семинарах, обычно отделываются «автоматом» задолго до наступления судного дня. На это, собственно, и была рассчитана Гаррина стратегия — очень точная и, несомненно, сработавшая бы, если б красноту его платка не сожрала хлорная известь стариковского упрямства…

— Как так?.. — Это Русалочка Анна впервые осмелилась подать голосок — словно хрустальный бокал ущипнули за краешек. — Как это так?..

А вот так. Несмотря на то, что от блёклых черепашьих глаз Мастодонта не ускользала ни одна мелочь — недаром же всякий раз, как холодный, отрешённый взгляд падал на Гарри, лицо старика пугающе каменело! — он продолжал от семинара к семинару игнорировать красавчика-студента (как бы отчаянно тот ни тряс рукой, требуя слова). А стало быть, оставался неуязвим для его обаяния. И, что самое обидное, брат ведь знал, знал, почему! — дурацкий, нелепый до смешного казус, не имевший никакого отношения ни к личным качествам Гарри, ни даже к цвету его костюма; вот уж, действительно, патопсихология — пат, безысходность!..

Много лет назад Оскар Ильич, тогда ещё школьный психолог, по большому секрету открыл пасынку маленькую, но страшную учительскую тайну. В мучительную для каждого школьника минуту, сказал он, — да-да, именно в ту пиковую минуту, когда палец педагога медленно-медленно ползёт вниз по странице классного журнала, словно пытаясь тактильно отыскать слабое звено в списке учащихся; словом, в ту самую минуту, когда любой скромный работник сферы образования играет роль трагическую и грозную и даже особо циничные классные тузы поневоле трепещут, видя перед собою ужасный лик самого Рока, — что движет его пальцем, вдруг перевоплотившимся в жезл?.. Подлость?.. Гнев?.. Жажда мщения, как думают многие?.. Любовь к справедливости?.. Расчёт?.. Или, может быть, простая случайность?.. Нет, увы, нет; но стеснение и робость. До жути боясь обнаружить перед жестокими учениками своё косноязычие, большинство педагогов стараются избегать сложных, длинных или просто «нрзбр» слов — и вызывают к доске одних и тех же персон, чьи фамилии, благодаря своей простоте и ясности, начисто исключают возможность какой-нибудь смешной или обидной оговорки.

Чтобы убедиться в истинности отчимовой теории, лишь на первый взгляд сомнительной, Гарри понадобилось всего разок украдкой заглянуть в классный журнал. И правда… Горшкова, Петрова и Спиридонов пользовались у педагогов гораздо большим успехом, чем Кржепольский, Мкртчан и Шмидт; ещё хуже обстояли дела у Ирочки Поносовой и Олега Какучая; ну, а неизвестно где ударяемую югославку Ивану Петрович вообще никто никогда ни о чём не спрашивал, попросту выводя ей необидные четвёрки через каждые пять клеток.

Гарри был в шоке. Всё это время он наивно полагал, что учителям просто нравится ловить на лету искры его импровизационного дара — ну и заодно любоваться его красивым лицом. Ну а теперь? Теперь вдруг выяснялось, что виной всему — родовая карма, исправить которую не властен даже самый мощный экстрасенс…

— Как, Гарри!.. — не выдержала я. — Неужели и тебе это не под силу?!

…Да, не под силу — что и подтвердила история с Мастодонтом, у которого, как на грех, оказалась одна маленькая, но досадная слабость. А именно: старый чудак страстно, до умопомрачения гордился своей дикцией (по чести сказать, и впрямь превосходной — пожалуй, это единственное, что выгодно отличает его как лектора!).

Стоит ли говорить, что во время опросов он не желал снисходить до простых звукосочетаний, с трогательным тщеславием выбирая те, что позволяли ему в очередной раз щегольнуть быстротой и ловкостью языка?.. Его фаворитками были Гаррины соседки по скамье Вера Либкнехт и Нурия Хайбибайбуллина: изо дня в день он с маниакальным упорством поднимал их с насиженных мест — сперва беленькую, затем чёрненькую, — чтобы, гнусаво, но без малейшей запинки отчеканив их заковыристые названия, безжалостно прогнать сквозь весь недельный курс, не оставив камня на камне — ни от их извечной жреческой надменности, ни от наполеоновских планов незадачливого отпрыска плавной, звучной фамилии «Гудилин», которому оставалось теперь только надеяться, что на него, сидящего по иронии судьбы как раз между этими двумя занудами, случайно падет слабенький отблеск их славы.