Профессор Влад - [16]

Бдзы-ынь! — стоило подругам распрощаться, как «уникальная вещь», точно издеваясь, заголосила вновь. Мама вздрогнула и потёрла измученное ухо:

— Але?.. — со вздохом сказала она, — да?.. Какой ещё Гарри?.. А, это ты, Игорёк…

— Ну я же говорил!!! — раздался в прихожей горестный, рыдающий вопль, и в следующий миг дядя с грохотом влетел в гостиную, едва не сорвав дверь с петель; но сокровище было уже в моих руках и оттуда слышался незнакомый, взрослый и вместе с тем страшно родной голос:

— Привет, Юлька! Как жизнь?.. Как жизнь, спрашиваю?..

Я и хотела бы толком ответить, да не могла: как раз в эту секунду Оскар Ильич, изловчившись, ухватился за низ трубки, и мне удалось отстоять её, лишь заехав дяде рукой по носу.

— Я чего звоню-то, — весело объяснял Гарри, — тут у нас книги остались, я забыл Ильичу в сумку сунуть; может, подъедешь завтра, заберёшь?.. Заодно и повидаемся, а то я утром и не разглядел тебя толком… Дорогу ещё не забыла?..

Пихнув дядю посильнее, я ухитрилась воспользоваться передышкой: конечно, помню, и не только дорогу, и была бы жутко рада увидеться снова — если, конечно, Захира Бадриевна…

— Да ты что, — возмутился брат, — мама тебя очень любит. Вот она тут передает тебе привет… (И верно: откуда-то издалека донеслись гулкие приветственные вопли тети Зары.) Так мы тебя завтра ждём, ОК?..

На сей раз Оскар Ильич подскочил сзади: крепко прижав меня к себе, он больно впился ногтями в мои пальцы, с трудом удерживающие скользкую трубку, и, обдавая всё вокруг пегасовым перегаром, истошно орал: — Сынок!.. Сыночек!.. Сынуля!.. — Не-еет, — хохотал Гарри, — Ильича мы назад не возьмём, и не надейтесь! У нас код поменялся, запиши! 731 одновременно! — Запомню! — крикнула я в пространство; — Сыночка!!! — завопил победитель, целуя окровавленный раструб… но связь уже прервалась — из трубки, в такт моему и его сердцебиению, неслись короткие гудки.

6

Филёвская ветвь метро — утешение клаустрофоба: в пиковый момент приступа, когда ты прижимаешься носом к стеклу в поисках хотя бы иллюзии пространства, милосердная электричка вдруг выныривает из узкого, тесного, тёмного тоннеля на простор, на свободу… и вот оно: измученный, вспотевший путешественник, не смея верить своему счастью, благодарно созерцает разворачивающуюся за окном панораму, с наслаждением впивая ноздрями горьковатый окраинный ветерок.

Нелишне подключить и слух: станционные платформы — открытые, белые, голые — похожи друг на друга, словно человеческие лица. И всё же я рада покинуть душный вагон. Как встарь, гляжусь в огромное, чёрт знает к чему присобаченное зеркало на краю платформы и тщательно поправляю растрепавшуюся чёлку; долго и нудно плутаю по лестницам, входам и выходам, пытаясь выбраться «в город», но снова и снова оказываясь на платформе поезда, идущего в центр, пока мне в голову не приходит парадоксальное решение — просто пойти в другую сторону… И вот, наконец, я наверху. Ах, ностальгия!..

Дальше, если мы с Топографическим Кретинизмом ничего не напутали, надо перейти дорогу и углубиться в дремучие дворы, заросшие вековыми дубами и гаражами-«ракушками»; несколько шагов по узкой извилистой тропке — и перед нами старый, обшарпанный лабиринт, приютившийся на бывшей детской площадке между трансформаторной будкой, колючими зарослями акации и сетчатым забором стадиона. Ага, вот и дом Гарри: на двери подъезда белеет плохо приклеенное объявление ЖЭКа — вот уже вторую неделю мой чистоплотный брат вынужден смывать следы дяди-Осиных рукопожатий ледяной водой. Что ещё изменилось? Только не подъезд: он, как и прежде, прекрасен, по шоколадным стенам вьётся искусственная лоза, и ступени, устланные ярко-алой ковровой дорожкой, безупречно чисты. И немудрено: вот меня провожает подозрительным взглядом чопорная пожилая консьержка — та самая, трехлетней давности, или новая?..

Допотопная лифтовая кабина, как всегда, коварно караулившая внизу, с грохотом содрогнулась, стоило мне дотронуться до кнопки; зато внутри меня ждал старый друг — тусклое кривоватое зеркало. Пятый этаж. Приехали!.. Звоню в дверь и слышу, как за ней рассыпается соловушка. А вот это и впрямь новшество! Неужели остался в прошлом тот резкий, режущий вой, от которого у тёти Зары каждый раз случался микроинфаркт? Дядя Ося позаботился?.. — успела удивиться я, прежде чем до меня донеслось радостное: — Иду-иду!.. — и вот я уже стою, как впервые, столбом в центре «Гудилин-холла», а тётя Зара, пряно-ароматная, сочно-цветистая, скачет вокруг, причитая и хохоча над тем, что её фиолетовый максфактор оставляет на щеках несмываемые следы:

— Юлечка, да что ж это такое?! Ай, невестушка выросла!! Игорёчек, ты глянь, какая к нам пришла красавица!..

Я робко помахала рукой бледной, странной половинке молча и насмешливо улыбавшегося лица, светлым пятном вдруг выступившей из тени узкого простенка — скорее всего, Гарри давно знал об этом эффекте, а может, приготовил его специально для меня; но, как бы ни старался он слиться с мраком, я ведь уже видела его вчера, хоть и мельком, и отлично знала, что он не утратил прежней стройности и изящества. Тут он шагнул вперёд, и я окончательно уверилась в том, что фокус был тщательно подготовлен: брат наверняка не случайно оделся в чёрное, под цвет темноты.