Профессор Странностей - [7]

Шрифт
Интервал

Если бы я сообщил, что боюсь СПИДа, например, она столь же бестрепетно и точно объяснила бы надежность соответствующего предохранения.

— Нет, мы с женой как-то привыкли друг другу верить.

И я высвободился еще раз.

И ей-богу же, куда приятнее вот так брести с юной красавицей по шуршащему осеннему парку, чем видеть ее конвульсии и прочий натурализм.

Мы прибрели к стоянке. Я уселся в свой просторный пегий «понтиак», а она — в крошечный синий «фиатик».

— Проблема не есть разрешенная, да? — услышал я бодрое напутствие.

Дома я отнюдь не был вознагражден за верность.

— Я и правда сдохну здесь без этой роскоши от Экзюпери, — сказала жена. — Никакой лишней ванны не нужно.

Я догадался, что она — про роскошь человеческого общения.

— Заведи подругу по соседству. Играйте с нею в карты. В какой-нибудь невинный дамский преферанс. Для этого языка не нужно.

— Вот уж чем никогда не занималась! Ничего глупее люди не придумали! Убивать время, которого и так всегда мало! Спасибо, придумал. Профессор мог бы изобрести что-нибудь оригинальнее. Неужели ты и студентов этому учишь? Стоит за это бешеные деньги платить.

— К счастью, ректор пока не догадался, что не стоит, — развел я руками. — И попечительский совет не протестует.

Так что верность, конечно, хорошо, но захотелось немедленно прогуляться, не роскошествуя общением с самым близким человеком.

Я переоделся в тренировочный костюм и вышел на пляж.

В сумерках ровные волны, накатившие от самой Европы, казались тяжелыми, словно налитыми ртутью. Их успокаивающий шум помог немедленно забыть семейные прения. Хорошо все-таки, что я здесь. Что мой замок за спиной.

Прямо по плотному песку подкатил резко темный джип. Трое выскочили — в масках, словно ряженые, — умело завернули мне руки и вдвинули в машину, как каравай в печь.

А у меня словно душу заморозило — я не испугался, а как бы телевизор смотрел.

В джипе меня уткнули в резиновый коврик лицом. Пахло резиной и почему-то горелым маслом.

— Внимание! — сказал над головой правильный голос по-русски. — Похищение заложника. Рекомендуется не делать резких движений.

Несколько минут я думал, что это розыгрыш.

Потом решил, что шутка затягивается, попытался высвободиться — аккуратно, не делая резких движений, — но в ответ меня вывернули сильнее и крепче уткнули в пол.

— Внимание! Повторно рекомендуется не делать движений.

В конце концов, похищают же людей каждый день. Почему не меня?

Или даже — именно меня. Если террористы поверили в тот же миф, что и анатом, что и Лилиан. Когда редкий зверь попадется — торжествует удачливый охотник.

Ехали долго. Кажется, несколько часов. Отрывались, пока жена не подняла шума. А ей без языка решиться трудно — шуметь. Да и так бы она со своим характером долго стеснялась беспокоить полицию: а вдруг я далеко гуляю, соображая новые странности? Охотно спорит она только со мной. Так что фора времени у похитителей есть! Галифакс построен на полуострове, а проскочить через перешеек, и кругом бескрайние канадские просторы — попробуй поймай! Вот и проскочили, наверное.

Наконец мне, как и полагается, завязали глаза и вывели. Провели по асфальту. Я старательно прислушивался, стараясь определить, в городе мы каком-нибудь или в окрестностях. Тишина. И только ступеньки вниз.

Развязали глаза посреди комнаты. Комнаты без окон. В подвале, судя по ступенькам. Но тепло и сухо. В подвальной комнате с единственной дверью. Кровать. Стол. Стул. Лампочка наверху. Несколько книг на столе — любезно, однако, со стороны террористов. В углу ведро с крышкой.

Выступил самый низкорослый из похитителей. Прочие символизировали грубую силу, а этот, надо понимать, представлял мозговой центр. Прорези в маске такие узкие, что даже цвета бровей не определишь. А глаза скорее черные.

— Пытаться бежать не советуем. После первой же попытки прикуем наручниками к кровати. Но лучше без этого обойтись, верно?

— Откуда вы знаете русский?

— Разве трудно? Вы столько научили у себя в свое время студентов имени Лумумбы, что и на мою долю хватило. Но те, кто будут приносить еду и выносить парашу, русского знать не будут. И английского тоже. Не пытайтесь с ними заговаривать. Будьте благоразумны сами и надейтесь на благоразумие ваших друзей.

— Кто вы? Чего вы хотите?

— Это мы объясним вашим друзьям и правительствам.

И потекло совсем особое время, не разделенное на дни и ночи. Между прочим, с меня и часы сняли.

Питали однообразно. Мало овощей, много макарон. Что вредно при неподвижной жизни. Сосчитав поданные макароны, можно было заподозрить итальянскую мафию, но я ни в чем не утвердился, однако. Но оценил я и известное внимание: заметив, что я оставляю мясо, его перестали подавать.

Я не сомневался, что дверь достаточно крепкая, а с сдой ко мне входили всегда вдвоем. Люди в масках, люди без языка и национальности. А общаться на джиу-джитсу я не умею.

Из мирового опыта я знал, что в таком заточении можно находиться месяцами. Делал гимнастику, как умел. Не в яме меня держали, не в пещере — и то хорошо.

Книги оказались все знакомые — разрозненные тома Дюма. Что ж, это даже гуманно: предоставить в нудном заточении хотя бы занимательные романы. От какой-нибудь политэкономии я бы сдох со скуки. Или от размазанной психологии Пруста.


Еще от автора Михаил Михайлович Чулаки
Прощай, зеленая Пряжка

В книгу писателя и общественного деятеля входят самая известная повесть «Прощай, зеленая Пряжка!», написанная на основании личного опыта работы врачом-психиатром.


Борисоглеб

«БорисоГлеб» рассказывает о скрытой от посторонних глаз, преисполненной мучительных неудобств, неутоленного плотского влечения, забавных и трагических моментов жизни двух питерских братьев – сиамских близнецов.


У Пяти углов

Михаил Чулаки — автор повестей и романов «Что почем?», «Тенор», «Вечный хлеб», «Четыре портрета» и других. В новую его книгу вошли повести и рассказы последних лет. Пять углов — известный перекресток в центре Ленинграда, и все герои книги — ленинградцы, люди разных возрастов и разных профессий, но одинаково любящие свой город, воспитанные на его культурных и исторических традициях.


Большой футбол Господень

В новом романе популярного петербургского прозаика открывается взгляд на земную жизнь сверху – с точки зрения Господствующего Божества. В то же время на Земле «религиозный вундеркинд» старшеклассник Денис выступает со своим учением, становясь во главе Храма Божественных Супругов. В модную секту с разных сторон стекаются люди, пережившие горести в жизни, – девушка, искавшая в Чечне пропавшего жениха, мать убитого ребенка, бизнесмен, опасающийся мести… Автор пишет о вещах серьезных (о поразившем общество духовном застое, рождающем религиозное легковерие, о возникновении массовых психозов, о способах манипулирования общественным мнением), но делает это легко, иронично, проявляя талант бытописателя и тонкого психолога, мастерство плетения хитроумной интриги.


Вечный хлеб

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Книга радости — книга печали

В новую книгу ленинградского писателя вошли три повести. Автор поднимает в них вопросы этические, нравственные, его волнует тема противопоставления душевного богатства сытому материальному благополучию, тема любви, добра, волшебной силы искусства.