Продолжение любви - [27]

— У вас большой опыт?

— Не очень. Меня не всегда охотно берут, но раз в год мне удается уговорить их отправиться в дальнее плавание с женщиной на корабле. И я еще ни разу не принесла им неудачи. — Мари засмеялась.

— Я вам завидую, — сказала Люсия.

— Ну что вы! Вам должно очень везти в жизни. Вы такая красивая, как на картинке.

— Я… далеко не совершенство.

— Не смейте скромничать, Мари права, — подхватил подошедший Дэвид.

— Мне действительно везет. Хотя бы в том, что я попала на «Жемчужину», — вывернулась Люсия.

— О да, море не может не притягивать. И моя музыка — ничто в сравнении с музыкой моря. Я только черпаю отсюда вдохновение, — мечтательно произнес Маковски.

Мари приняла иронический вид.

— Вы, Дэвид, видимо, изрядно выпили, — с улыбкой сказала она. — В мире культуры вы уже заняли свою нишу. Следующая цель — мир природы, но он, увы, недосягаем.

— Но я на него и не претендую. — Дэвид погладил хрупкие, прикрытые негустым кружевом лопатки Мари.

Люсия напряженно следила за диалогом. — Милые дамы, — сказал он, обращаясь уже к обеим, — вы так хороши в своем неведении.

— Тот, кто все время твердит, что очень много знает, не может не вызывать подозрений, — не унималась Мари.

Ее лицо было игривым, но, похоже, она все‑таки не кокетничала, а действительно подтрунивала над ним. А как относится к этому Дэвид?

— Вы пробовали долго смотреть на море, не отводя глаз? — Его вопрос был обращен именно к ней.

— Да, я могу просидеть так полдня. По крайней мере, могла в детстве. Но когда наступали сумерки, я уходила домой — мне становилось страшно.

— Отчего же? — Мари тряхнула кудряшками, как бы показывая, что она не пугается по таким пустякам.

— Это необъяснимая тревога. Ночь делает меня беспомощной. Ночью сложнее отправиться в дальнюю дорогу. Кажется, что теряешь почву под ногами. Я люблю солнце, но сейчас темно, а мне совсем не страшно.

— Чего же бояться? До берега не более двух миль, и «Жемчужина» только что отремонтирована. К тому же дно в этих местах проверено, на риф не напорешься. — Мари хотелось казаться сухой и трезвомыслящей, она подшучивала как над гостями, так и над собой, но ее настрой не передавался собеседникам. Ей было непонятно, почему они стоят на своем и не уступают ей.

— Мари, вы не поверите, но я думал, что знаю Люсию с сегодняшнего утра, а оказалось — почти с самого рождения.

— Да что вы говорите? — У жены капитана так заострился носик, будто она думала: «Какая же я дурочка, что сразу не догадалась!»

Вернулся Тони, он был в хорошем расположении духа: управление яхтой оказалось не слишком сложным занятием, и радость познания сделала молодого ученого оживленным, полным энергии и чувства собственного достоинства. Люсия не слушала пересказ секретов мореплавания в его исполнении. Она взяла своего друга за руку, чтобы он, не дай Бог, не заметил скептических взглядов Дэвида, и уставилась на наполненные ветром паруса.

— Ну как, проветрились? — приближаясь к ним, спросил Том.

— Еще немножечко! — Мари догадалась, что яхту хотят повернуть к берегу. — Какой же ты лентяй!

— Я стал лентяем только сегодня.

Яхта тихонько поскрипывала, будто ей уже хотелось отдохнуть от плавания, как и ее хозяину. Чтобы продлить удовольствие, с Томом заговорили о политике. Он тут же забыл свои намерения, тем более что в разговор включился Джек, которому Том безоговорочно доверял и ни за что не поверил бы, что добродушный мальчик таким образом помогает всем заставить капитана не думать о возвращении.

Улучив подходящий момент, Дэвид увел Люсию подальше от остальных пассажиров. Ее замкнутость, скромный наряд и туго собранные волосы будоражили его воображение. Девушка, несомненно, заинтересована им. Белокурый ребенок — воспоминание молодости — стоял у него перед глазами, прижимался к ногам Филиппа, показывал язык и смеялся: прошли, мол, времена, когда мы были совсем другими, не знали и не видели даже половины того, что составляет наш внутренний мир сейчас, и были счастливы совсем по‑другому. Дэвид попытался представить себя лет на пятнадцать моложе, но у него не получилось. Подумать только, ведь уже тогда он был сложившимся, взрослым человеком. Но эта девочка стремительно росла и формировалась все эти годы, а он пускал какие‑то ненужные молодые побеги из своего старого ствола и сейчас представляет собой нелепое образование, вроде тех живых заграждений, у которых срезана верхушка и на ее месте — букет светло‑зеленых веточек.

— Я бы дорого дал за возможность на полчаса вернуться в прошлое, посмотреть снова на вас маленькую.

— Разве я не нравлюсь вам большой?

— Конечно нравитесь. Это я себе не нравлюсь таким, какой я сейчас. Вернее, не совсем нравлюсь.

— А раньше вы были довольны собой?

— Наверное, да. По крайней мере, я об этом не задумывался. Я познавал жизнь, мне хотелось увидеть все, что происходит в этом мире, или хотя бы узнать обо всем. Вести о предстоящих гастролях были для меня сами по себе пьянящей музыкой. Я благодарил Бога за то, что он дал мне музыкальный дар. Талант был для меня только средством, поводом вести тот образ жизни, который мне нравился. Мне не были нужны ни дорогие дома и виллы с видом на море, ни солидные гонорары. Это пришло ко мне само собой. А свобода… Оказалось, что это только мираж, за которым сколько ни гонись, удается поймать ненадолго только край ее подола. Мне ее всегда мало.