Продолжение любви - [29]

— Что же теперь будет, господин Маковски? — с трудом произнесла она.

Он пожал плечами:

— Не знаю, госпожа Эставес. Скорее всего, вернемся на палубу, так и не совершив экскурсии…

Она подошла к лестнице и, поборов желание обернуться, стала подниматься. На полпути все‑таки остановилась и посмотрела назад: Дэвид следил за ней снизу, провожая взглядом каждое колебание ее юбки. Но вдруг, проворно перепрыгнув через несколько ступенек, он взял девушку за руку, поцеловал каждую косточку ее кисти и хотел было переключиться на ладонь, но какие‑то внезапные соображения не дали ему продолжить.

— Вы еще долго пробудете в Эйлате? — Заброшенная в сердце Люсии надежда сделала ее еще более податливой, но к Дэвиду уже вернулась сдержанность.

— Нет, еще дня два, — ответила Люсия.

— Я хочу просить вас встретиться завтра.

— Вы просите свидания?!

— Шумных вечеринок больше не предвидится, но не будем называть нашу уединенную встречу свиданием. Это одно из тех слов, которые я считаю банальными, даже, может, пошлыми.

— А еще какие слова вы считаете пошлыми?

— Любовники, например.

— Но ведь названия не меняют сущности вещей.

— Меняют. В название мы вкладываем свою оценку предмета или явления. Без оценок они нейтральны.

— Вы боитесь оценить нашу встречу с точки зрения нравственности?

— Нет, я боюсь, что это сделаете вы. Вам легче убежать, в юности мы более пугливы. Впрочем, мы говорим о будущей встрече, как о существующей и реальной. Это хороший знак. И, пожалуй, даже то, что вы назвали ее свиданием, меня теперь только радует.

— У нас в Испании все называют своими именами.

— У вас в Испании, я так понимаю, не мыслят свидания без любовных утех.

— А вы приглашаете меня на чашечку кофе?

— Если хотите, на стаканчик виски. Чтобы не быть совсем уж пресным.

Люсию раздирали сомнения. Она не знала, почему не отталкивает мужчину, который никоим образом не вписывается в ее жизнь, отказывалась понимать, хорошо или плохо то, что с ней сейчас происходит. За ее плечами трудились, как муравьи, ангелы, но смысл их работы вряд ли был понятен даже им. Только мудрая, далекая судьба знала, зачем она посылает своих гонцов. Люсии она представлялась худой, в белом плаще, с распущенными седыми волосами и — почему‑то — с глазами Лиз.

— Где и в котором часу вы хотели бы меня видеть? — по‑королевски вопросила Люсия со своего возвышения.

— В половине девятого я буду ждать вас на набережной, недалеко отсюда. Надеюсь, испанское происхождение не позволит вам рефлексировать, как это обычно делают англичанки. Вы знаете, я уже начал волноваться, придете ли вы.

— Я… постараюсь.

Выдернув руку из его цепких пальцев, она выскочила наверх. Прохладный ветер отхлестал ее по щекам, как это должен был сделать, по ее представлениям, Тони. Наступило ожидание колких намеков. Люсия не знала, как долго они находились вне общества, и близкий, уже четко вырисовывающийся берег, заставил ее испугаться. Более всего хотелось, чтобы никто, особенно Тони, не заметил ее отсутствия.

— Как вам наше надводное жилище? — подскочила любопытная Мари.

— Мне понравились ваши акварели.

— О, Дэвид вам и это успел показать?

— В первую очередь, — смущенно ответила Люсия.

— Я начала рисовать вместе с сыном, но ему надоело, как только он научился держать карандаш, а я все еще никак не успокоюсь.

— У вас есть ребенок?

— Да, мы его не взяли с собой в наказание. Представляете, подложил учительнице в карман сырое яйцо. — Она закатилась смехом. — На самом деле он еще слишком мал для кругосветных путешествий. И такой же толстый, как его отец.

Люсия облегченно вздохнула, но расслабиться удалось ненадолго.

— Ваш спутник совсем было приуныл. Мы с Фрэдди развлекали его, как могли, — продолжала испытывать ее терпение Мари.

— Спасибо, — отвертелась кое‑как Люсия и направилась к Антонио.

Том сладостно потягивал сигару, из‑под его усов сочился дымок. Тони что‑то активно доказывал ему. Люсия сморщила нос, как только до нее долетели обрывки речи о гипертрофии миокарда левого желудочка.

— По‑моему, наш ученый друг совершенно прав, капитан, ты рискуешь, — весело вставил Фрэдди.

— Мне было бы неинтересно жить, если бы я не рисковал. Я рискую утонуть по нескольку раз в год, а моя жена — это еще более вредно, чем курение, — отшучивался Том.

— Ты забываешь о своем животе, старина, сердечку приходится гонять кровь по такому огромному шару, и это, наверное, сложнее, чем ветру двигать яхты вокруг земли, — тактично уравновешивал стороны Джек. Том погладил себя по животу:

— Этих тягот я, к счастью, совсем не замечаю.

— Вот именно, — не унимался Тони, — множество людей умирает, не успев измучиться болью, даже не подозревая, что их сердечно‑сосудистая система может отказать в любой момент. Такова тенденция последних лет…

Том, щурясь от наслаждения, затянулся, будто давая понять, что уж он‑то поживет, и дело здесь не в левом желудочке, а в чем‑то совсем другом. Тони не сразу заметил появление своей подруги, а заметив, не перестал говорить, лишь приобнял ее за плечи, и его речь стала чуть спокойнее.

Слава Богу! Тони ни в чем ее не заподозрил. Но неужели ее пригласили сюда ради этого поцелуя, ради того, чтобы опалить необузданным желанием? Нет, в это было невозможно поверить! Все эти разговоры о науке и искусстве совершенно не совмещались с тем, что произошло под палубой. Она и не предполагала, что желание может настолько захлестнуть ее… Если бы Тони заметил ее состояние и спросил, что с ней происходит, что бы она ответила ему?.. Но ничего страшного, они больше не будут встречаться с этой компанией, и никто не сможет сделать ему многозначительного намека. Если этого не сделает огонь на ее щеках. Мари, бесспорно, обо всем догадалась. Она и еще, скорее всего, Джек. Это он из сочувствия поддакивает Антонио. Заметив, как дрожат ее локти, она ужаснулась наивности своих мыслей. Это был всего лишь поцелуй. Какая мелочь! Еще не будучи студенткой, она целовалась с мальчишками с их улицы и считала это детскими играми. С чего бы взяться дрожи? Тони предложил ей свой пиджак, но она отказалась. Яхта, опустив паруса, приближалась к берегу. Шум мотора царил в тишине и был слышен даже в Эйлате. Стояла глухая, безлюдная ночь, и только горы, казалось, не спали.