Продам свой череп - [51]

Одиссей, шедший первым, нёс керосиновый фонарь «летучая мышь», а потревоженные тёзки этого фонаря с шумом проносились мимо на своих перепончатых крыльях. Тени ребят двигались по стенам. Капала вода. Посвистывали сквозняки. Слышались ещё какие-то неясные звуки, происхождение которых было трудно определить.

Патрокл знал, что этому подземному лабиринту от силы лет двадцать, ну, может, чуть больше, однако его не покидало ощущение, что он находится в глубоких подвалах какого-то старинного замка или храма; ему чудились звуки гонга и ритуальных колокольчиков. Ему казалось, вот-вот где-то рядом откроется потайная дверь в стене, и оттуда выйдет верховный правитель Бохайского царства Да Циньмао, яростно комкая в кулаке письмо-отповедь поэта Ли Бо...

Одиссей неожиданно дико завопил и отпрянул в сторону, едва не выронив фонарь.

- Эй, ты чего?

- Пёстрая лента! - подобно Шерлоку Холмсу выкрикнул он. - Змея!

- Это кобра? - дрожащим голосом спросил Малый Аякс.

- Откуда здесь кобра? - нарочито спокойно сказал Кузнецов. - Это щитомордник. В подземельях они не редкость.

- Они кусачие?

- Ты хотел сказать - ядовитые? Есть немного. Лучше держаться от них подальше.

Некоторое время шли молча, потом Лена, шедшая перед Кузнецовым, обернулась и схватила его за рукав.

- Николай Васильевич, слышите?

- Нет, а что?

- Ребёнок где-то плачет!

- Берёзкина, это как раз то, о чём я вас предупреждал: слуховая галлюцинация. Возможно, ветер, сквозняк...

- А я слышу металлическое звяканье! - подал голос Патрокл.

- Я тоже.

Кузнецов остановился и прислушался: да, это был лязг взводимого ружейного затвора.

- Тихо, ребята! - вполголоса сказал учитель и крикнул: -Эй, здесь есть кто-нибудь?

Из мрака донесся хриплый возглас:

- Томарэ!

- Кто-то зовёт какую-то Тамару, - высказал предположение Парис.

- Да нет, - сказал с досадой учитель. - «Томарэ» по-японски означает: «Стой»! Кажется, мы влипли...

- Вы знаете японский язык? Тогда скажите им, что мы мирные люди!

- Да я знаю-то всего несколько слов...

Впереди послышались тяжёлые, цокающие шаги подкованных сапог, и вскоре в луче фонаря, который нёс Одиссей, появилось... чудовище! Грязное, оборванное, бородатое. Минотавр! - чуть не завопили ребята. Впрочем, приглядевшись, в нём с трудом можно было опознать солдата экспедиционного корпуса японской императорской армии. В руках оно... он держал наизготовку карабин. Судя по всему, солдат отлично видел в темноте и готов был открыть огонь по незваным гостям подземелья.

- Ямэ! Отставить! - резко сказал Кузнецов.

Винтовочный ствол дрогнул, но не опустился. Солдат

спросил-выкрикнул:

- Парутидзан? Барусэвик?

- Ийэ! Нет! Это дети, школьники, как там по-вашему... сэйто, а я их сэнсэй, учитель.

Японец немного расслабился, позволил приблизиться к себе Кузнецову, и они, как могли, немного пообщались. Во время этого общения Никвас чаще всего повторял слово «вакаримасэн», что означает: «не понимаю». Но кое-что он всё-таки понял, потому что, вернувшись к ребятам, рассказал торопливым шёпотом удивительную историю.

- Этот солдат, его зовут Коскэ Киндаити, часовой, охраняет склад артиллерийских снарядов. Снять с поста его, очевидно, забыли, а может, какие-то события помешали. И стоит он здесь, бедолага, с восемнадцатого года, с первых дней интервенции...

- Два года?! - ахнул Парис.

- Получается так...

- А что он ест?

- Сухой паёк берёт с продовольственного склада, он тут рядом, а воду собирает во время дождя...

- Ну и дела! Николай Васильевич, давайте возьмём его с собой наверх?

- Я предлагал, но он отказался. Дал мне понять, что будет ждать смены, а не дождётся - умрёт на посту, как положено солдату императора!

Колонисты двинулись дальше, каждый по-своему дивясь стойкости этого отнюдь не оловянного солдатика. Они ещё не подозревали, что и сами в своём нескончаемом походе проявят мужество и выносливость.

Время - это река, бурная, извилистая и глубокая, в неё нырнёшь, а когда и где вынырнешь - неизвестно. А то и вовсе утонешь, и напишут летописцы: в лето такое-то канул в Лету такой-то...

А тем временем...

Пароход «Йомей-Мару» сиплым гудком послал Владивостоку прощальный привет и, отчалив от Русского острова, взял курс на Японию. Петроградские дети начали свой долгий путь на Родину.

Несколько позже с острова - читай: последнего кусочка России - эвакуировали и кадетов Хабаровского корпуса. На борту парохода «Асакадзе-Мару» кроме детей были и взрослые - бывшие белогвардейцы. Судно направилось в Корею. Настроение пассажиров, навсегда покидающих Родину, было подавленным, и лучше всех это выразил в стихах кадетский поэт Володя Петрушевский:

Корабли, корабли, корабли.

Много вышло вас в синее море!

Это дети несчастной земли

На чужбину везут свое горе...

По нелепой случайности от парохода отстанут несколько кадетов-младшекурсников, ребят 10-12 лет. Они прибегут на причал, когда пароход будет уже неразличим в голубом мареве. Мальчишки, захватив чью-то лодку, предпримут отчаянную попытку догнать судно. На их беду в залив Петра Великого ворвётся очередной тайфун из Китая, который возьмёт управление шлюпкой на себя и погонит её в открытое море по известному только ему курсу. Ребятишки узнают, что такое ад. Но, в конце концов, Боженька, которому они так истово будут молиться, сжалится и протянет над ними свою длань: на исходе третьих суток детей в погонах спасёт японское судно. Японцы примут их на свой борт с почестями, какие оказывают настоящим воинам. Кадетов доставят в Мукден, а оттуда в Шанхай, где они соединятся со своими однокашниками...