Пробуждение - [32]

Дом, который я искал, стоял отдельно ото всех у самого леса. Небольшие его окна смотрели из-под нахмуренной крыши настороженно и зло. Я глянул на дом, и мне стало страшно. Куда ни кинь взгляд — всюду вокруг дома навален мусор. Двор обнесен забором из неструганых досок. «Таким забором только тюрьму огораживать», — мелькнула у меня мысль. И мне показалось, что и жизнь в этом доме, как и все кругом, — серая и однообразная. Если к этой картине добавить еще огромного пса, который с лаем налетел на меня, как только я открыл калитку, то все выглядело довольно неприветливо и мрачно. Я даже засомневался в том, что мужик в болотных сапогах правильно указал мне дом!

Вдруг на крыльцо вышел сам хозяин — Андрей Платов. Лицо хмурое, глаза, как у собаки, злые. На голове старый-престарый картуз, а на плечах — грязный пиджак, на котором болтались разнофасонные пуговицы. Трудно было узнать в этом человеке веселого и аккуратного Андрея Платова. О небо, что с ним?! Небо, как всегда в таких случаях, молчало.

— Вот так ой-ё-ёй! — невесело воскликнул Андрей, скривил рот и поздоровался, как раньше старики здоровались с помещиком, в пояс, сняв картуз, чего до сих пор он никогда не делал. «Чего он паясничает?» — подумал я. На его череп страшно было смотреть! Казалось, что с него только что сняли скальп. Андрей помолчал. Я тоже не говорил ни слова. Он как будто понял мой взгляд, улыбнулся, но я заметил, что улыбка коснулась только губ, а глаза по-прежнему оставались злыми. Я стоял и не шевелился. Андрей тоже замер в неподвижности, видимо ожидал, что я скажу. Полная тишина висела над нами, только слышно было легкое рычание пса из будки и где-то далеко-далеко рокотал трактор.

— Что, изменился? — не выдержал Андрей молчания. В его голосе я уловил издевку и сарказм. — Вспомни, как я однажды говаривал тебе, что есть мужики как грибы: снаружи пухлые, а внутри тля. Так вот, я сейчас как тот гриб: снаружи крепкий, а внутри тля.

Я все так же внимательно смотрел на Андрея и понимал, что в его жизни произошли какие-то тяжелые события и он не хотел, чтобы я был посвящен в них. Нет, не тот стоял передо мной Андрей Платов, которого я знал когда-то!

— Ну что! Целоваться будем или как? — съязвил он. «Раньше он не ехидничал», — подумал я.

Мы все еще торчали на улице, а над нами плакало осеннее небо. Одежда моя уже больше не впитывала влагу, так как вся промокла. Андрей жестом пригласил в дом. «Клоуна разыгрывает», — опять подумал я про него, и мне стало неловко.

В комнате, куда мы вошли, кроме кровати, стола, скамейки длиной во всю стену да русской печи, больше ничего не было. Андрей посмотрел на меня, потом на форточку. Подошел и открыл ее. Внутри дома было жутко и темно. Мы сели за некрашеный стол. Я облокотился, и стол, тоскливо скрипнув, осел.

Тут я припомнил другой дом Платова, на его родине, в деревне Застава. В нем было прибрано, чисто, и сам хозяин был веселый, сыпал шутками, как пшеном. Он знал много анекдотов, будто из кармана доставал. И все разные, и все смешные. Бывало, что за хохотом пролетала ночь.

Андрей подал чай. Я пил и не торопил его вопросами, которые, если честно сознаться, так и вертелись у меня на языке. Он был задумчив, хмурился. Что же тревожило его?.. Кто знает?.. Скажите?.. А может, не надо? Зачем мне мучиться и переживать потом?..

И-и-и… — ныла калитка на улице, и какая-то необъяснимая, ноющая боль зарождалась у меня в груди. Я знал, что от скрипа калитки, от тоски, прячущейся по углам, от хмуро-болезненного состояния Андрея скоро и сам не буду находить себе места, а пока терпел и чего-то ждал. Наконец я не выдержал и спросил:

— Ты все еще не женат?

Он открыл рот, посмотрел на меня недоумевающе, заморгал, нахмурился, опустил голову и долго кашлял, потом высморкался прямо на пол, вытер полою пиджака руку и поднял лицо, растерянное и красное. Здоровый, плечистый Андрей сидел понурившись и согнувшись, как старик.

— Это ты про Зинку вспомнил, что ли? — с натугой выдавил он. — Ну ее к бесу! Не баба — тьфу! Я ведь женат на ней был. — Он снял картуз, подкладкой вытер лоб. — Стерва она! Вот, парень, горе какое! Стерва, она и есть стерва!

Весь гнев, бурливший в нем, Андрей вложил в это слово. Все в нем заходило. Но потом он опомнился, остыл. Махнул рукой.

— Не то говорю, с обиды. Очень была работящая. Днем все в поле да в поле. Вечером со скотиной, а то вяжет. Такую любить — одно счастье. Неразлучны мы были. — Тут голос его дрогнул. Он побледнел и сгорбился сильнее. — Вот так и жили мы с ней, с Зинкой. Я охотился и в лесу неделями пропадал, а она у полеводов бригадиром была. Пожили мы с ней, помиловались, и тут люди мне намекать стали. Сперва, конечно, смешком, а потом и прямо в лицо бухали: «Смотри, Андрюха, как бы тебе с агрономом не породниться». Я, бывало, стану ей сказывать, а она, значит, смеется! «Ты что, людей не знаешь, глупенький!» Верил я ей, проклятой. Ведь агроном не наш, пришлый был. Думал, не будет она размениваться на чужих. Ох и дурак я по ту пору был! Ей, гадине, помогал агронома искать. Вот дурак так дурак.

Зинка, конечно, была не из гулящих баб. Просто судьбе было угодно свести ее с агрономом. Как-то работала Зинка на сенокосе. Рядом с ней очутился агроном, черноволосый красавец в белой рубахе навыпуск и с улыбкою на губах. Коса со свистом играла в его руках. Родом он был с Украины. После окончания Московского сельхозинститута его направили в этот колхоз агрономом. Никто из деревенских не помнит, чтобы администрация колхоза выполняла физическую работу, а вот агроном Иван Степаненко сам изъявил желание поработать на заготовке сена. Было жарко. Мужики и женщины обливались потом, и когда сели отдыхать, агроном взял банку, сбегал на ручей и принес холодной воды для Зинки. Она пила воду и вдруг заметила, что Иван Степаненко смотрит на нее изучающе-заинтересованно. Зинка покраснела и отвернулась. Ей была знакома настырно-навязчивая манера некоторых мужиков показать всем своим видом, что ты ему понравилась, а также было знакомо и то, чем это всегда оборачивалось. Не хотела она изменять Андрею. В их роду таких не было — если жить, то с одним и до конца.