Пробуждение - [31]

Шрифт
Интервал

— Ну да! Я тебе уже рассказывал подробности, — ответил нехотя длинный и посмотрел в мою сторону нахмурясь. Видно, он не хотел, чтобы я прослышал об этом. Я стал смотреть в сторону, будто пытался рассмотреть что-то вдали. Пусть длинный думает, что я ничего не слышу.

— И много ты зайцев набил? — засмеялся коренастый, которому было все равно, слушаю я его или нет.

— Полно тебе, Андрей! — обиделся длинный. — То же когда было?

— Хорошо, коль так! — не унимался коренастый, весело поглядывая на длинного. — Но сейчас ты почему не смазываешь попковые патроны мазью, которую я тебе дал, а? Видишь, они распухли у тебя от влаги! Эх ты, охотник!..

Длинный смутился и ничего не ответил. Сразу видать, что он стесняется постороннего. Такое чувство мне известно, я тоже теряюсь, когда надо мной смеются или поучают при людях.

Показывать мне дорогу пошел коренастый. Прощаясь со мной, протянул руку и сказал:

— Познакомимся, Андрей Платов! Если будешь в стороне Белозерской, заходи. Спросишь Платова — все знают!

Он назвал мне свою деревню. Называлась она Застава. Я поблагодарил Андрея Платова и ушел.

После мы часто встречались с ним, охотились. Многому научил он меня: как разводить костер в сырую погоду, как сделать навес от жары, от дождя, как выследить зверя.

Я узнал потом, что Андрей не пьет, не курит. Никто в деревне Застава не слышал, чтоб он ругался; а когда ему грустно, то снимет со стены гитару и поет песни на стихи русского классика — Есенина. Поет не очень хорошо, но все равно трогает душу. Живет Андрей один, и по чистоте в его доме люди судят о хозяине — очень опрятен.

Однажды, ранней весной, охотились мы с ним в лесах Кадуйского района. И вот стала одолевать нас жажда. Я взял топор, подошел к березе и ударил острым лезвием по стволу. Частые капли побежали из надреза к земле.

— Пей! — предложил я Андрею, уступая ему место у ствола, и был уверен, что он похвалит меня за находчивость.

Но Андрей посмотрел на меня такими злыми глазами, что я испугался, а он обиженно закричал:

— Что ты наделал? Зачем погубил дерево без нужды?

— Да что ты, Андрюха! — начал я оправдываться. — Посмотри, сколько их тут! Пить ведь охота!

— Эх ты!.. Сегодня дерево загубил, а завтра человека! — пробурчал обиженно Андрей и надолго замолчал. Мимо пролетели две утки. Андрей вскинул ружье и выстрелил. Кажется, впервые в жизни он промазал.

Тут крупной слезой ударил дождь. Заревело небо от гнева. Андрей отошел от меня, постоял, о чем-то думая, потом достал из рюкзака белую чистую тряпку, расстелил на поверхности одной из луж и через тряпку стал пить воду. А мне было очень стыдно своего поступка, стыдно Андрея, который перестал меня замечать после этого. Я пытался рассказать анекдот, но он отмахнулся от меня, словно от комара, и все время держался в стороне.

Мы уже возвращались домой, у каждого из нас было по полному рюкзаку дичи. И тут я снова попробовал с Андреем заговорить, но он по-прежнему сурово молчал. Шли мы болотом. Я часто проваливался в трясину по пояс. Устал так, словно весь день боролся с медведем.

Вдруг Андрей остановился. Потянул к себе мой рюкзак и ружье. Я стал было сопротивляться, но он и слушать не хотел.

— Что, хочешь, чтоб дружба совсем врозь? — сердито сказал Андрей, почти с силою вырывая мою ношу.

Мы посмотрели друг на друга, и я понял, что он простил меня. Над ухом звенели комары громче городского трамвая. Дождь кончился, тучи разбежались по всему небу, как футболисты по полю, и никем не подгоняемое мячик-солнце катилось к закату.

Я по-прежнему проваливался в трясину и, чтоб вырваться, хватался обеими руками за стоящие рядом деревья, но, несмотря на это, в душе воцарилось хорошее настроение. И пока тянулось болото, Андрей все тащил мое снаряжение, подбадривал, а иногда даже помогал идти.

Уже дома, когда мы пили чай, прибежала женщина в резиновых сапогах и в красной косынке и тут же попросила:

— Андрей, выручай! Кончились бесовы талоны на спички, и чаю вскипятить не могу.

Андрей дал ей коробок. Я знал, что отдал последние, но при женщине я ничего не стал говорить, а когда она ушла, то не вытерпел:

— Ты что, с ума спятил? Отдал ей, а сам как? Хоть бы оставил чуть-чуть!..

— Перебьюсь! Ведь у нее дети! — Андрей был невозмутим.


И вот я в селе Воронино, куда из Заставы перебрался на жительство Андрей Платов. Здесь я еще не бывал у него. Хоть посмотрю, как он устроился.

Машина тормознула у чайной, из открытого окна которой слышен запах кислых щей. Аж засосало под ложечкой! Внутри чайной крутили пластинку, и голос Высоцкого хрипел на всю деревню. Я рассчитался с шофером, и он укатил. Перед отъездом шофер махнул мне рукой и улыбнулся, а я подумал: «Неужто много отвалил?» На улице — ни души! И вдруг вижу, навстречу идет здоровенный мужчина в болотных сапогах. Кепка у него сдвинута на затылок, как у стахановца первых пятилеток. Я спросил его, как пройти к Андрею Платову. Он вежливо объяснил, поправил кепку и ушел, причем несколько раз оборачивался и смотрел в мою сторону. «Любопытный тип», — мелькнула у меня мысль. Я был рад предстоящей встрече. «Наверное, Андрей тоже обрадуется», — думал я. Надо поторопиться. Проходя мимо колонки, я наклонился и попил воды.


Рекомендуем почитать
Последний день любви

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Самои

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Крокодилы

Джона Апдайка в Америке нередко называют самым талантливым и плодовитым писателем своего поколения. Он работает много и увлеченно во всех жанрах: пишет романы, рассказы, пьесы и даже стихи (чаще всего иронические).Настоящее издание ставит свой целью познакомить читателя с не менее интересной и значимой стороной творчества Джона Апдайка – его рассказами.В данную книгу включены рассказы из сборников "Та же дверь" (1959), "Голубиные перья" (1962) и "Музыкальная школа" (1966). Большинство переводов выполнено специально для данного издания и публикуется впервые.


Доктора и доктрины

Джона Апдайка в Америке нередко называют самым талантливым и плодовитым писателем своего поколения. Он работает много и увлеченно во всех жанрах: пишет романы, рассказы, пьесы и даже стихи (чаще всего иронические).Настоящее издание ставит свой целью познакомить читателя с не менее интересной и значимой стороной творчества Джона Апдайка – его рассказами.В данную книгу включены рассказы из сборников "Та же дверь" (1959), "Голубиные перья" (1962) и "Музыкальная школа" (1966). Большинство переводов выполнено специально для данного издания и публикуется впервые.


Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кубинские сновидения

«Кубинские сновидения» уже не первое произведение американской писательницы, кубинки по происхождению, Кристины Гарсия. Это история жизни трех поколений семьи дель Пино, волею судьбы, революции и Фиделя Кастро оказавшихся в разных лагерях.По мнению одного американского критика этот роман сочетает в себе «чеховскую задушевность и фантасмагоричность прозы Гарсия Маркеса».