Проблемы генезиса китайского государства - [48]

Наконец, в структуре в целом уже весьма заметно не только социальное, но и выступающее в качестве его функции имущественное неравенство. Влиятельные верхи накапливают в своих руках ценности, что рождает среди них опасный вирус стяжательства. Обеспокоенный ван дважды возвращается к этому вопросу, стремясь устыдить и урезонить своих помощников, воззвать к их долгу и совести. Подобная позиция понятна. Для правителей любой акцент в сторону частного накопительства представлял собой угрозу структуре в целом. Трудно сказать, насколько такая угроза была ощутима во времена Пань Гэна. Не исключено, что акцент на ней был сделан чжоускимн авторами главы в середине I тысячелетия до н. э., когда проблема частного стяжательства стояла уже очень остро. Но вполне возможно, что в каком-то виде, пусть много более слабо, чем тысячелетие спустя, подобный вопрос беспокоил уже Пань Гэна. В таком предположении нет ничего невероятного, особенно если учесть ту роскошь и то обилие драгоценностей, которыми поражают авуары аньянского городища и гробниц-мавзолеев шанских ванов.

Остается не вполне ясным одно немаловажное обстоятельство: насколько многочисленным был шанский этнос при его последнем переселении и составлял ли он при этом единую, пусть крупную, но простую политическую общность или уже распадался на несколько политических структур типа простых чифдом, которые соединялись в вассально-пирамидальную структуру сложного чифдом? Для развитого шанского общества времен У Дина второй вариант был фактом. Но было ли так уже при Пань Гэне?

Из некоторых деталей описания в «Пань Гэн» можно заключить, что в период, непосредственно предшествовавший возникновению аньянского городища, шанцы являли собой еще единую в структурном плане общность. Народ был, по описанию, достаточно велик, но его все-таки можно было собрать воедино, с тем чтобы правитель обратился ко всем с речью. Народ был достаточно компактно размещен, чтобы его можно было сравнительно легко и быстро собрать и переселить, а также заметить, все ли принимают в этом участие. Наконец, общность была достаточно едина для того, чтобы не расколоться при переселении на части, ряд которых в ином случае вполне мог бы остаться там, откуда они не хотели уходить. Все приведенные соображения дают основание полагать, что при Пань Гэне численность иньцев была умеренной (порядка, скажем, нескольких тысяч, от силы одного-двух десятков тысяч человек), а занятая ими на новом месте территория соответственно весьма скромной (порядка нескольких десятков километров в радиусе от центра). Эти размеры в общем и целом соответствуют крупному, но структурно простому чифдом.

Чем кончались подобные описанному в главе «Пань Гэн» перемещения, сколь долго тянулись они и какие приключения выпадали при этом на долю мигрантов — неизвестно. Впрочем, неясным остается и многое другое, включая вопрос о том, как новопоселенцы приобретали те из важных элементов их культуры, которые никак не могут считаться достижением спонтанной эволюции, как, например, упоминавшиеся уже боевые колесницы, бывшие отнюдь не случайно периферийным, но едва ли не основным и структурообразующим элементом того этноса, который осел в Аньяне: ведь боевая колесница была символом и реальной силой шанской аристократии, с ее помощью навязавшей свою власть чуть ли не всей окружающей ее территории бассейна Хуанхэ. Но, как бы то ни было, факт остается фактом: в конце XIII в. до н. э. (по весьма завышенным подсчетам — в начале этого века[40]) в районе современного Аньяна осела достаточно крупная и развитая этнокультурная общность шанцев. И с этого момента начался новый этап в развитии древнего Китая.

Глава третья. Социальная структура и администрация Шань-инь

Переселение шанцев в район Аньяна привело к превращению его в центр процесса урбанизации, основной очаг древнекитайской цивилизации. Эта часть бассейна Хуанхэ была освоена земледельцами задолго до прихода туда шанцев. На территории сяотуньского поселения археологи обнаружили следы луншаноидной культуры и даже ранний «додинастический», т. е. датируемый временем до Пань Гэна, слой бронзового века (см. [196, с. 40—46; 197, с. 104; 99, с. 76—86]). Другими словами, район издавна был обитаем. Не исключено, что он назывался Инь, как о том свидетельствуют данные «Чжушу цзи- нянь» и как это склонны считать современные исследователи [99, с. 69; 197, с. 173, 262, карта 65]. Иначе просто невозможно объяснить тот факт, что после перемещения на новое местожительство шанцы стали именоваться окружавшими их народами по-новому (иньцы)[41] хотя сами себя они продолжали именовать по-прежнему. Как бы то ни было, с момента переселения в Аньян мы имеем дело уже с общностью Шан-Инь, причем наименования «Инь», «иньцы» становятся — во всяком случае в последующей историографической традиции — наиболее обычными, заметно вытесняя прежние («Шан», «шанцы»).

Территориально-административная структура

Район Аньяна оказался для шанцев своеобразной землей обетованной. Укрепившись там, они начали энергично осваивать пустующие — да и не только пустующие — соседние территории. Увеличиваясь в числе в условиях стабильного оседлого существования, подданные иньского вана успешно расселялись вокруг новой столицы, закладывая тем самым основу для последующего расширения границ и роста сферы влияния, политического могущества Шан-Инь.