Проблема абстрактного и конкретного в свете "Капитала" Маркса - [8]

Наука в своем движении тоже производит «абстракции», т. е. каждый ее действительный шаг вперед есть в то же время акт образования «абстракции», акт «сведения» чувственно (эмпирически) данных фактов к их абстрактному выражению. Сама по себе взятая форма «воспарения» от конкретного к абстрактному — это хоть и необходимая предпосылка и условие развития науки, но всего лишь предпосылка, всего лишь условие. Если же ее на этом основании принимают и выдают за способ развития науки, то она тотчас же превращается в способ мышления, в научном отношении неправильный. Тогда это способ некритического описания фактов, принятый и выданный за способ их теоретического исследования.

Разумеется, наука при своем возникновении не сразу становится на правильный в научном отношении путь, она его постепенно и с трудом нащупывает. Долгое время собственно научный анализ, как показывает Маркс в «Теориях прибавочной стоимости», перепутывался с простым некритическим описанием явлений в том их виде, в каком они даны непосредственному наблюдению. Историческим (но ни в коем случае не теоретическим) оправданием этой путаницы служит то обстоятельство, что Адам Смит, например, вынужден был начинать теоретическую работу просто при отсутствии таких «описаний», и потому должен был не только «впервые описать» эти явления, но даже и «найти еще для этих явлений номенклатуру и соответствующие рассудочные понятия, т. е. отчасти — впервые воспроизвести их в языке и в процессе мышления» [16].

Эту работу — выработку абстрактных («рассудочных») определений, т. е. разработку «номенклатуры», терминологии, задачу простого выражения фактов в языке, — Маркс называет «вульгарным» моментом в составе классических систем. Работа эта сводится к простой «экспликации», т. е. к уточнению и классификации тех абстрактных представлений, которыми пользуется, не отдавая себе в них строгого отчета, каждый «практик».

Но если у классиков — Смита и Рикардо — это только «вульгарный момент», только тенденция, соседствующая с собственно научным содержанием их концепций, то у позднейших буржуазных экономистов эта тенденция превращается в единственное содержание их сочинений. Науки как таковой здесь просто нет, и Маркс определяет эту стадию развития буржуазной политической экономии как процесс разложения теории, ее распада на «составные части» — на абстракции. Здесь господствует способ мышления, в научном отношении совершенно неправильный — способ простого сведения, простой «редукции» наблюдаемых «конкретных» явлений к их абстрактному выражению в языке и в мысли.

И этот неправильный способ мышления отчетливо обслуживает апологетическую направленность самого «мышления» — задачу совершенно некритического описания явлений.

Последней стадией этого процесса — «могилой… науки» — Маркс называет «профессорскую форму» разложения теории, единственной целью которой оказывается именно формальное упорядочение тех абстрактных представлений, которые и без всякой теории имеются в голове каждого предпринимателя, каждого маклера и «менеджера».

Собственно же теоретический момент у Смита и у Рикардо этим профессорам кажется «схоластическим, оторванным от жизни, мудрствованием», «спекуляцией с понятиями» и пр.

Этой тенденции как раз и соответствует «логическое» представление, согласно которому целью науки является сведение конкретного к абстрактному, форма некритического описания явлений в том их виде, в каком они даны глазам каждого.

Наоборот, критически теоретическому анализу и явлений, и их понятий соответствует только та форма движения мысли, которую Маркс и определяет как систематическое «восхождение от абстрактного к конкретному». Как тенденцию Маркс обнаруживает этот способ мышления и у Смита, и у Рикардо, показывая, что на этот путь мысль классиков естественно попадает именно там, где они более или менее сознательно преследуют другую задачу, а именно стараются проследить «внутреннюю связь экономических категорий», или, что то же, «скрытую структуру буржуазной экономической системы» [17], стараются проникнуть «во внутреннюю физиологию буржуазного общества» [18].

Переход от абстрактного к конкретному — это и есть переход от понимания разрозненных «частностей», от отдельных явлений и выражающих их рассудочно-номенклатурных определений к пониманию этих «частностей» (т. е. отдельных категорий), к пониманию их общей связи, их совокупного сцепления в составе «тотальности». И в этом смысле путь «от частного к общему» — это путь от абстрактно-общего к конкретно-всеобщему, от представления к понятию.

Здесь-то только и начинается, собственно, наука. Не там, где явлениям придается «абстрактное выражение», это происходит задолго до науки, а лишь там, где происходит процесс преодоления «абстрактности» донаучных представлений, там, где отдельные явления (и, стало быть, отражающие их «абстрактные категории») ставятся в надлежащую связь, постигаются в составе «целого», в составе «тотальности», в составе «единства». Иными словами, там, где они постигаются не просто как «разные явления», выражаемые «разными понятиями», а только там, где все отдельные категории понимаются как необходимые различия внутри одного и того же, или, если выразиться языком Спинозы, как модусы одной и той же субстанции.