Проблема абстрактного и конкретного в свете "Капитала" Маркса - [7]

Процесс научного познания в подобном истолковании рисуют себе так: сначала путем «индукции» изготавливается груда «абстрактных определений», а затем уже идет этап «дедукции» — процедура формального упорядочения и систематизации этих готовых, независимо и до нее выработанных понятий, их расположения в иерархической последовательности, начиная от самых общих и кончая менее общими…

Способ восхождения от абстрактного к конкретному тем самым благополучно лишается значения способа исследования и принимается лишь как своего рода «манера изложения» или чисто формального доказательства, «выведения» понятий из понятий, толкуется как процедура вторичная и в конце концов не обязательная.

Это — типичный образец приспосабливания диалектических формул Марксовой диалектики к способу представления систем, подвергнутых критике уже Гегелем, — сначала-де «индукция», а потом «дедукция».

Для Маркса это прежде всего единственно правильный в научном отношении способ переработки созерцания и представления в понятии, способ верного движения мысли, специфичная для теории форма развития, воспроизводящая в движении понятий форму развития действительности.

Ни в коем случае его невозможно толковать как способ литературного изложения или демонстрации результатов, полученных другим, как раз обратным способом — воспарением от чувственно созерцаемого разнообразия фактов к их «абстрактному выражению», «от конкретного — к абстрактному». Понять Маркса так — значит понять его совершенно превратно.

Специальной задачей и целью науки никогда не являлась задача сведения, «редукции», отыскания абстрактно-общего, схожего, одинакового. Это делать нетрудно — чего проще отыскать «признак», общий и млекопитающему, и сапожной щетке… Для науки характерно как раз обратное устремление — мысленное восстановление, духовное воспроизведение того самого конкретного «целого», которое акт абстракции как раз разрушает. Наука с самого начала нацелена на это восстановление, на «реставрацию» в понятии конкретного целого, разорванного силой абстракции на его разрозненные члены, на оживление этих membra disjecta, на синтез разрозненных частей в составе живого целого.

Категории логики как раз и являются этими всеобщими формами синтеза абстрактно-общих представлений в единстве понятия.

Диалектическая логика (как Гегеля, так и Маркса, независимо от дальнейших различий, связанных как раз с противоположностью материализма и идеализма) вообще исходит из того, что «абстрактная всеобщность» (т. е. абстрактная одинаковость, абстрактное тождество) еще ни в коем случае не есть форма понятия, и ничего специфичного для понятия собой не представляет [15].

Абстрактная всеобщность — это всего-навсего общая форма представления, т. е. донаучной стадии развития сознания и познания. Переход от представления к понятию связан как раз с преодолением этой формы «абстрактного тождества» в тождестве конкретном, в единстве понятия — в единстве противоположностей.

Потому-то восхождение от абстрактного к конкретному — это вовсе не только движение в сфере «чистого понятия», а именно процесс «переработки представления в понятие» (К. Маркс).

В качестве основного логического критерия теоретического (научного) подхода к явлениям действительности Маркс, следуя в этом за Гегелем, принимает логический принцип конкретного тождества — тождества противоположностей, — тут-то и заключается переход от простого некритического «описания» очевидных для каждого явлений к их теоретически научному постижению.

Маркс вовсе не «открыл» всем хорошо известную «двойственность» товара, каждый и до Маркса, и до Рикардо и Смита прекрасно знал, что «товар», с одной стороны, представляет собою «потребительную стоимость», может рассматриваться как нечто «ценное» с точки зрения потребления, а с другой — «меновую стоимость», или ценность с точки зрения интересов обмена, выменивания на что-нибудь другое, «более ценное для потребления», хотя и «равноценное» с точки зрения денег, с точки зрения «цены».

Так что суждение, согласно коему «товар» есть «с одной стороны потребительная стоимость, а с другой стороны меновая стоимость», само по себе еще не имеет ничего общего с теоретическим суждением экономиста относительно природы «стоимости» вообще…

Теоретическое же понимание «стоимости» заключается в том, что «потребительная стоимость» вещи, функционирующей как товар на рынке, есть не что иное, как способ или форма обнаружения своей собственной противоположности, — ее «меновой стоимости», или, точнее — просто «стоимости».

Вот это-то и есть переход от «абстрактного» (непосредственно — от двух равно абстрактных представлений) — к «конкретному» (к единству понятия — к понятию «стоимости»).

Для логически неотработанного ума сам этот переход обязательно покажется чисто схоластической игрой в понятия. Между тем, это единственно возможный (а потому единственно правильный в научном отношении) шаг на пути от «представления» к «понятию», от «абстрактного» к «конкретному».

Воспарение от конкретной полноты чувственно созерцаемых эмпирических фактов к их абстрактному выражению совершается задолго до всякой теории — в любом немудреном и немудрящем описании, в любом выражении фактов через формы языка. И если принципиально отличать «описание» от «теоретического» познания, т. е. некритическое воспроизведение фактов в речи от критического их анализа в понятии, то ни в коем случае нельзя выдавать момент, абстрактно-общий и процедуре описания, и процедуре научно-критического анализа, за специфически присущую научному познанию форму.