Про Часы Мидаса - [21]

Я собралась и пошла в больницу. Близко, пешком минут двадцать-двадцать пять. По дороге завернула в магазин, купила, что он любит вкусненького. Прихожу, говорю, что к такому-то, а на меня как-то странно смотрят и не пускают. Ну, ладно, не пускают, время не для посещений. Но смотреть-то так странно зачем? Спрашиваю:

— А с его врачом можно поговорить?

— С врачом можно. Идите туда-то, зовут врача так-то.

Но смотрят все равно странно.

Поднимаюсь, нахожу врача, а он сходу:

— В реанимации это нельзя, — и показывает на продукты, которые видно сквозь прозрачный пакет.

— В реанимации? Почему реанимация?.. Какая реанимация?..

Врач подхватывает меня под локоть и удивляется, что это мне в регистратуре ничего не сказали, потому как случай выдающийся, все отделение кардиологии в курсе, что такого вообще никогда не было, и что просто чудо, что инфаркт случился, когда предыдущая смена еще не ушла, а следующая — уже прибыла. И что вытаскивали моего гран-ами с того света аж восемь человек, и что в течение сорока пяти минут он несколько раз уходил и возвращался.

На груди у гран-ами долго потом заживали синяки от «утюгов» электроаппарата. Четыре пары следов, то есть, тоже восемь. И он мне рассказывал, что там, на том свете. Никакого обещанного света в конце туннеля нет, никакого туннеля вообще. Он шел по улице какого-то приятного города с архитектурой как бы в мавританском стиле, даже, скорее, в стиле Гауди. На улице никого, кроме него, но на всех балкончиках стояли здешние обитатели, не люди, но и не бесплотные сущности, описать их словами даже он не мог. Они все смотрели на него, он чувствовал, что они очень за него переживают, но не могут помочь, зато, так сказать, морально сильно подбадривают. А он должен срочно прочитать «Отче наш», но забыл, просто начисто вылетело из головы, он пытается вспомнить, но никак не получается. И вдруг перед ним возникает экран компьютера.

В воздухе, или вообще все превратилось в этот экран, он не мог вспомнить. На этом экране начинают появляться слова молитвы «Отче наш» так, будто кто-то набирает на клавиатуре. Фон экрана голубой, тогда вообще у всех компьютеров были голубые экраны, а текст набирается старинным шрифтом с ятями, буквой i с точкой. Гран-ами читает этот текст вслух и с последним словом возвращается в мир земной. В первые дни он не раз говорил мне примерно так: «Зачем меня вернули сюда? Там было так хорошо, там ко мне все так хорошо относились. Там все понимали меня. Лучше бы я остался там».

Год 2020

Вот гран-ами и ушел в этот свой мир иной. Надеюсь, дружелюбные обитатели на балкончиках его приняли с распростертыми объятиями, и он стал одним из них. Рано или поздно мы же с ним все равно встретимся там. Хорошо бы, конечно, встретиться в том ином-нашем мире, где мы летали в девяностые. Для меня-то он все равно остался и остается именно в том ином-нашем с ним мире.

Еще острее я это почувствовала, когда стала приводить в порядок наши тексты из той толстой папки. Вообще-то они были уже не только машинописными. Как только у меня появился первый компьютер, я стала их набирать, как тогда могла, потом всегда переносила файлы в очередной новый комп, а со временем стала хранить вместе со всем своим наиболее ценным архивом на большой внешней памяти. Сейчас я быстро все там нашла, но неумелый набор требовал большой рихтовки.

Есть такое понятие: литургическое время. То есть, когда мы рассказываем о каком-то событии, оно происходит опять. Потому что ничего никуда не девается, а происходит постоянно. Именно это имел в виду Гёте, когда писал: «Продлись мгновенье, ты прекрасно». Да, именно «продлись», а не «остановись», уж поверьте переводчику с немецкого.

Я перебирала и форматировала текст и опять летала вместе с гран-ами. Воспринимайте, как угодно, но он и сейчас частенько говорит мне, как обычно: «Вооот. Запомни, запомни это ощущение, чтобы опять могла в него вернуться, чтобы в нем пробыть». Пробыть — продлить.

Еще гран-ами говорил всегда, что мы с ним — люди из прежнего времени. Только из какого? Сколько эпох мы с ним ни примеряли, как-то ни одна не подходила. Зато вот теперь я знаю точно: мы с гран-ами из наших девяностых! Мы остались и продлились там, как на фотографии: за дымком костра для шашлыков в день рождения моей подруги детства…

Привела я текст в порядок и даже отправила его одному знакомому по «прошлой жизни», который теперь аж главный редактор одного очень уважаемого издательства. И тут началась знаменитая Самоизоляция-2020. То, что ее воздействие на отрасль книгоиздательства не требует комментариев, стало ясно уже в первый месяц. Во второй — еще убедительнее.

Вдруг в апреле вижу по телевизору анонс «Русского детектива». Провидение! Все совпало: мой гран-ами, Сергей Анатольевич Фомин, был теснейше связан с телевизионным миром, и наша книга, наполненная вольным воздухом 90-х, идеально соответствует условиям премии «Русский детектив» в номинации «Открытие года». Только вот для того, чтобы принять участие, текст в электронном виде должен быть выложен где-то сети.

Что ж, не имей сто рублей, а имей сто друзей: мои друзья из редакции «Председателя ТСЖ», даже не дав мне договорить, сразу щедро предложили разместить нашу книжку Романа Векова (Кукуева) «Три сестры мушкетера» на сайте журнала на моей авторской странице.