Призрак Шекспира - [38]

— Тезис сомнителен. Кровь, дух… Полно ничтожеств с генеалогическим древом, корни которого чуть ли не в Киевской Руси, и великанов без гербов — родом из черного села или заштатного Стратфорда на Эйвоне.

Александр Иванович не заметил, как от нормального тона перешел на пафосный. Стас, хотя и изрядно подпитываемый коньяком, нити разговора не терял.

— При чем тут Стратфорд? Ты что, Шекспира собираешься ставить в своем театре?

Александр тут же остыл.

— А хоть бы и так.

Стас смотрел на старого знакомого с сочувствием.

— Что именно? «Гамлета»? Или что-то зрелищное — ну, «Двенадцатую ночь» или «Укрощение строптивой»?

— Я тебе писал. «Короля Лира».

— Э-э, голубчик, у тебя mania grandioso! Считаешь, что публика твоего цивилизованного города средней руки жаждет увидеть трагедию несчастного короля, который наделал глупостей на склоне лет и от этого сошел с ума?

Александр спокойно выслушал иронизм старого приятеля и налил себе рюмку, потому что хозяйская стояла полная.

— Что-то еще, скептик?

— Могу еще. Ни один московский театр на моей памяти не решался ставить «Лира». И в Питере тоже не ставили, хотя и в белокаменной, и в северной столице было кому играть. Хотя… Попытки были, но спектакль держался недолго. Почему, не объяснишь?

— Я не оракул. Не ставили — ну так оно и пусть. А я поставлю. И в Лондон поеду с театром. И твое светлое имя засияет не только на ободранном постсоветском пространстве, но и за Ла-Маншем.

— Что, что? Нет, Саша, тебе коньяк противопоказан.

— Не сказал бы. Кстати, приличный коньяк. Ты лучше скажи, почему на мои письма не отвечал?

Стас поморщился.

— Ты что, девушка влюбленная? Ну, занят был. Затею твою считал несерьезной.

— Лень было два слова написать. Простые обычные слова: «а не пошел бы ты», и так далее.

— Я людей не обижаю. Меня — сколько угодно. Если честно, Саша, я подумал, что это такой маневр деятелей культуры родной Украины: через тебя на меня повлиять, чтобы сердца на тех подонков не держал. Сами из меня черта с рогами сделали, а когда Москва меня здесь званиями и деньгами засыпала, решили подольститься. Проституты!

— Письма я сам писал. Никто мне в затылок не дышал.

— Тогда извини. Наверное, думал обо мне всякое.

— А ты как бы отнесся к человеку, которого считал приличным, при таких обстоятельствах?

— Я как к дерьму.

— Сам сказал.

— И все равно, время прошло, ты уже при сединах, и я тоже — зачем тебе этот Лир? У тебя же там знания, пожалуй звание, опыт, авторитет. Провальная идея. Ты хочешь, чтобы я подумал о том, над чем всегда думаю? Тебе нужно, чтобы публика открыла рот, когда занавес поднимется? И на афише было: художник доцент, депутат, дегенерат, хрен собачий Стас Петровский, «Спартак» Москва.

— Что-то на подобие того, если уговорю. Ты же никогда над Лиром не работал.

— Не работал. И не хочу. Там какие-то ненормальные страсти, переодевания, убийства — словом, шекспировская бред. До сих пор не могу понять, как этот человек за считанные месяцы мог написать пьесу, по две в год, говорят, писал! Наши демиурги годами вынашивают свои шедевры, работают над психологической мотивацией, а этот средневековый феномен навалил ерунду на чушь — и четыреста лет мир, разинув рот, удивляется бессмертию этих Гамлетов, Отелло, Розенкранцев и Гильденстернов, королей и королевен, Лиров и Корнелий.

— Стоп, стоп, остынь, Стас! Мне кажется, ты вполне созрел, чтобы попробовать «Короля Лира». Ты говоришь, как шекспировский шут — самый умный персонаж в любой из его пьес.

— Брось, дружище, сомнительную лесть. Все мы шуты на этом свете.

— О, ты уже выходишь на уровень мировых мыслителей. Я серьезно, очень серьезно, поверь, Стас. Как дурак со ступой, уже столько лет ношусь с этим, и все никак не мог. Теперь могу. Помоги.

Стас оставил в покое морошку и смотрел на сыр, подцепленный вилкой, затем снял его с зубцов и посмотрел в окно через дыру в тонком куске.

«Лишь бы не напился до чертиков» — подумал Александр.

Стас, вполне довольный своей непонятной выходкой, сказал:

— Мир значительно лучше, когда смотришь на него прищуренным глазом.

— Разве?

— Безусловно.

Хозяин деловито съел сыр и потянулся за бутылкой.

— Может, отдохнем немного?

— А мы что делаем, друг? От-ды-ха-ем.

— Тебе легче — ты дома. А мне еще в гостиницу.

— Какая к черту гостиница? У тебя же квартира в Москве!

— Сдаю я дядину квартиру, уже не знаю сколько. Наверное, продать надо, неприятность за неприятностью от ваших муниципальщиков.

— Выходит, ты до сих пор москвич? Так бросай свою провинцию и возвращайся. Давай с тобой новый театр замутим! Тебя не совсем здесь забыли. Как-то был у нас вечер воспоминаний, припоминали многих. И актеров, бежавших из Киева к нам и в Питер — царство им небесное. А ты еще живой и сильный, да и я ничего себе, кое-что еще могу!

— Э-э, Стас, это уже бакинский напиток голос подает… Я, понимаешь, уже прирос к своему настоящему гнезду настолько, что не брошу. И потом не забыл, какое время на наших часах? Если в молодости не прижился, то сейчас курам на смех. Ты лучше подумай над Лиром.

— Дался тебе этот Шекспир!

— Послушай, я не просто так. Мне кажется — да что там, не кажется, я уверен, — спектакль будет взрывной. Полная аллюзия на то, что происходит в стране. Раньше у меня было предчувствие, а теперь — убеждение.