Призрак Шекспира - [23]

— Там же провести ночь — здоровья на неделю приобрести. Лес, озера, воздух сказочный. Час дороги — и вы в раю. Сидор Ковпак знал, где партизанское движение начинать. Некоторые землянки, кстати, до сих пор сохранились. Не мемориальные — натуральные. Время, конечно, над ними поработало, но если захотите скрыться от потасовки, то с удовольствием.

Соблазнительные тирады наконец подействовали, и Емченко в кои то веки начал посещать этот поистине сказочный уголок, тем более что резиденция была оборудована не хуже пятизвездочного отеля.

Телефон в Киеве долго не отзывался, Василий уже хотел выключить мобильный, когда Марта наконец ответила.

— Была под душем, не слышала, Василий. Как ты?

— Как всегда. Что там у нас? Как дети?

Емченко удивлялся себе: будто и не выпорхнула только что с его кровати любовница — голос ровный, спокойный, рассудительный.

— Когда приедешь? Дети соскучились.

— А ты?

— Я тоже. Тебя уже месяц не было.

— Работы по горло. Как там, в столице? Что люди говорят?

— Очередей нет, денег мало — ничего нового. Да и общаюсь я с такими же мамашами, как сама, а мы народ специфический. Моя информация необъективна.

— Серьезная ты женщина, Марта. В гимназии все в порядке?

— Отличники наши детки. Так когда будешь?

— Как позовут. Думаю, вскоре.

— Звучит обнадеживающе.

В голосе жены Василий Егорович почувствовал нотки если не недовольства, то как минимум — усталости.

— Ты здорова, Марта?

— В полной мере. Дети тоже. Все в порядке, Вася. Твои дела как?

— Все как положено. Я тебя обнимаю.

— И я… Счастливо.

От разговора у Емченко остался неприятный осадок: впервые за их брачную жизнь он пустился во все тяжкие, а главное — не почувствовал и намека на угрызения совести, которые должны хоть как-то подать голос. Что с ним? Кожа одеревенела? Сердце окаменело?

Вряд ли он влюбился в Нину, красавицу с бархатным голосом и фигуркой выпускницы. Почему же тогда, едва проводив любовницу, вспоминает прошедшую ночь как подарок судьбы, а не как пикантное приключение, что иногда случаются с мужчинами его рискованного сорокапятилетнего возраста? Почему, зная, какие опасности создает себе, будучи свидетелем краха служебного пути коллег, обвиненных в прелюбодеянии, их падения на низшие уровни жизни и их деградации, позволил себе пренебречь предохранительными сигналами и продолжал тайную связь с женщиной, прекратить которую собирался после первой же ночи с нею, — слишком большие неприятности подстерегали не так ее, как его, первое лицо в местном табели о рангах, креатуру президента?

Василий Емченко не имел ответа на это. Слишком привлекательным был запретный плод, и желание ощутить его вкус еще и еще раз пересиливало аргументы здравого смысла.

7

Емченко увидел Нину Пальченко на сцене местного театра во время концерта, посвященного Дню независимости. Обычно он посещал только торжественные части подобных мероприятий, сидел в президиумах, выступал, а потом находил повод, чтобы не оставаться на хороводы и романсы. Во время депутатства и находясь на государственной службе посетил не один десяток подобных мероприятий, спланированных в основном по неписаным шаблонам. Постановщиков спасал высокий уровень художественных коллективов и исполнителей; на праздничные концерты приглашали столичных звезд и — для антуража — что-то стоящее из провинции. Никто не отказывался от участия в транслируемых на всю страну помпезных концертах (разве что болезнь тенора или баса становилась помехой), ибо все знали, что это возможность получить или звание, или награду на блузку или отвороты пиджака, а еще лучше — когда-нибудь в будущем иметь неофициальное приглашение в общество сильных мира сего, где, ублажив эстетическую жажду присутствующих, можно решить свой больной вопрос, неподъемный любыми другими способами.

В августе прошлого года Емченко немного задержался, ища случая, чтобы незаметно исчезнуть из зала, и эта задержка стоила ему часового сидения на шероховатом кресле: городская культуртрегерша, яркая крупногабаритная блондинка, взяла его под руку и почти силой удержала от запланированного побега.

— Вы, Василий Егорович, извините, конечно, не обращаете внимания на нашу культуру. Понимаю, понимаю: загружены как никто. Не знаю, как вас на все хватает, но, Василий Егорович, не на всё. Я не буду просить у вас дотаций на культуру — просто побудьте в зале, посмотрите, послушайте. В чем-то и мы можем посоревноваться со столицей, даю слово.

Емченко ничего не оставалось, как улыбаться и под конвоем надушенной блондинки, командира подразделения культурного фронта, сесть в первом ряду.

Если бы номер Нины Андреевны Пальченко был во втором отделении, вряд ли какая-то другая возможность свела бы их так коротко как сейчас, потому что со второй части пышной и обширной импрезы Василий Егорович ушел, сославшись на неотложные дела.

Дама от культуры нашептывала на ухо Емченко информацию об ансамбле, чтецах и солистах, о постановщике концерта, о художественном руководителе областного театра Петриченко-Черном, а когда объявили выход Нины Пальченко, произнесла вслух:

— Наш соловей!

Нина действительно пела замечательно, аплодисменты долго не утихали, она вышла на поклон, но петь что-то другое не стала: как объяснила дама от культуры, у каждого исполнителя — только один номер, это железное правило.