Призрак мисс Миранды - [3]

Воздух был наполнен благоуханием цветов, птичьим пением и деревенскими звуками. Нас окружал мир, полный совершенства. Я даже не заметила, как без следа рассеялись остатки выхлопных газов белого автомобиля. Ибо я давно уже забыла о незнакомце.

Глава 2

Я вспомнила о нем, лишь когда вернулась в Холлиуэлл. Столетия выщербили древние кирпичные колонны у входа, так что кованые металлические ворота, заметно обветшавшие с годами, уже никого не могли защитить. Все в Дервент-Лэнгли знали: чтобы запереть ворота на щеколду, необходимо подпереть их левую створку деревянным клином. Но сегодня ворота были распахнуты настежь, и на мелкой щебенке подъездной аллеи отчетливо выделялись следы шин. Направляя Леди Джейн, я следовала по ним, отметив, что они напоминают следы на мокром прибрежном песке. Я миновала разросшуюся клумбу азалий, проехала между двумя древесными стволами, которые, несмотря на ветхость, продолжали стоять на страже, и, наконец, оставив за собой поворот аллеи, я увидела сначала сторожку, а потом появился и сам дом.

Точнее, он выплыл мне навстречу. Хотя строение розовато-желтого камня было возведено в солидном тюдорианском стиле[5], оно, тем не менее обладало какой-то воздушной легкостью линий. Легкость эта подчеркивалась желтовато-зеленым покровом заливного луга, сверкающей за ним рекой и местом, выбранным для дома.

Он стоял в низменной части срединного Сассекса, достаточно далеко от Южного Даунса, из-за чего тут частенько не хватало солнца, — и все же достаточно близко к холмам, чтобы их склоны прикрывали дом от резких юго-западных ветров. Холлиуэлл-Грейндж уютно устроился в подковообразной излучине Дервента, текущего меж заливных лугов. Если двигаться от моря вдоль устья реки, он был первым строением, что попадалось на глаза, и в течение столетий дом верно служил предкам моего отца, и, хотя мать вдовела уже двадцать лет, она с потрясающей стойкостью отбивала все намеки управляющего банком на превышение кредита — и ее никакими силами нельзя было заставить расстаться с домом. Я испытывала к нему столь же страстную привязанность, но сегодня попыталась представить, в каком виде дом предстал перед незнакомцем, если рассматривать его не моими пристрастными глазами, а его.

Обратил ли он внимание на прекрасные окна с частыми переплетами, на чудесный тюдорианский портик, на просторную террасу — или же он увидел только просевшую крышу, выщербленные ступени у входа, каминную трубу, которая, подобно Пизанской башне, накренилась в южную сторону? Повернулся ли он к своей жене со словами: «Эта развалина, моя дорогая, потребует немалых вложений»? В глубине души и мать, и Таня, и я знали все это, но предпочитали не говорить на столь грустную тему. Ибо мы понимали, что наступит день, когда придется делать капитальный ремонт, после которого дому придет конец.

Леди Джейн неторопливой рысью добралась до портика, перед которым кончались следы шин. На юго-западе солнце все еще стояло высоко в небе, отражаясь в оконных стеклах, блестевших, как расплавленное золото; белая герань, разросшаяся в каменных вазах, распространяла дурманящие запахи, а излучина реки блестела тысячами серебряных искр. Как всегда, при виде дома я испустила вздох удовлетворения. Прежде чем мать вернется с шестичасовым автобусом, мне предстояло управиться с десятком мелких дел. Кроме того, если на будущей неделе я приму приглашение Робби, необходимо закончить летнее платье в цветочек, которое я только что раскроила. Или же, если мы собираемся спускаться по реке до моря, стоит надеть мои лучшие льняные брюки и довязать свитер.

Поскольку в голову не приходило ничего более существенного, чем вся эта мелочевка, я заставила Леди Джейн миновать дом, после чего, резко повернув налево, мы выехали на мощенный плитами конюшенный двор. Лошадиные подковы звонко цокали по камню, и несколько белых голубей, делая вид, что испугались, взлетели в квадрат синего неба. Затем Леди Джейн привычно остановилась у старой кормушки. Соскочив с двуколки, я распрягла лошадь и закатила легкую коляску под ветхий навес. Вернувшись, я присела на угол кормушки и, пока Леди Джейн пила, погладила ее по носу; я заметила, что голуби вернулись во двор и, притворяясь, что чем-то заняты, с надеждой поглядывали, оставлю ли я открытой кормушку с зерном.

Только тогда я заметила какой-то белый прямоугольник, начерченный мелом в дальнем конце двора.

Я с недоумением рассматривала его, когда маленький медный колокольчик, висящий на стене у меня над головой, дрогнув, издал трель, давая понять, что кто-то потянул металлическую ручку звонка у парадных дверей.

Даже не услышав, как подъехала машина, я поняла, кто это был. Я даже точно представляла, как он выглядит. Невысокий и коренастый, напористый и настойчивый. Я не удивилась бы, узнав, что он тут все осмотрел, не смущаясь нашим отсутствием, и вывел этот меловой прямоугольник, отметив подходящее место (хотя я бы его не выбрала) для фотосъемки, которая уже была у него на уме. Не то, чтобы я протестовала против нее, просто придерживалась свойственного англичанам стойкого убеждения, что мой дом — моя крепость, и мне не нравились люди, которые шныряют вокруг, когда хозяев нет дома.