Призовая лошадь - [56]

— Не волнуйся, малыш, я по другому делу, — сказал он, улыбаясь при виде моей испуганной физиономии. — Не бойся, не укушу.

— Садись, выкладывай, что у тебя там; бей, терзай, — шкура у меня дубленая.

— Нет, нет, не то! Пари держу, что ты даже не догадываешься о том, какую добрую весть я тебе принес.

— Умер мистер Гамбургер?

— Нет, Гамбургер жив-здоров, чего и тебе желает. Новость поважнее. Ладно, не буду тебя мучить: завтра бежит Гонсалес.

— Не может быть! Неужели правда? Наконец-то! А вдруг он проиграет? Тогда мы совсем увязнем… мы и так сидим по шею…

— Проиграет? А кто тебе сказал, что Гонсалес должен выиграть?

— Как? Ты в своем уме? Если Гонсалес не выиграет, — мы погибли. Откуда мы возьмем деньги для этого кровопийцы Гамбургера? Он обязан выиграть. Если Гонсалес завтра побежит, он должен быть первым. Ясно?

— Нет, дружище, не спеши. Легче на поворотах.

— Легче или не легче, но если он не выиграет — нам труба.

Идальго удобно расположился в кресле, вытащил сигарету и, согнувшись, словно над брасеро[35], сказал мне с неподражаемым спокойствием:

— Ты слишком нетерпелив; дело нужно вести разумно, без спешки. Вот послушай меня: прежде всего, со стороны мистера Гамбургера у тебя больше никогда не будет никаких беспокойств. С нашим последним взносом я все уладил. Мне удалось нащупать слабое место Гамбургера. Больше он плутовать не станет. Когда-нибудь потом я расскажу тебе об этом подробно. А пока можешь о нем забыть. Лучше давай подумаем, что нам делать. Нужно действовать с умом, не бросаясь очертя голову в омут. Завтра Гонсалес бежит в специальном испытании, в котором его не могут оштрафовать. Конечно, чтобы всунуть его в такой заезд, пришлось немало потрудиться. Он бежит с лошадьми стоимостью от десяти до двенадцати тысяч долларов. Если завтра Гонсалес победит — кончилась наша золотая жила. Пойми, что завтрашняя выдача будет пустяковой — каких-нибудь две тысячи долларов.

— И это ты называешь пустяком?

— Послушай, дружище, когда я пригласил тебя войти со мной в долю, я обещал тебе состояние, а не жалкую горстку долларов. Состояние! Ты понимаешь? Стало быть, нужно действовать так, чтобы получить это состояние. Наша цель высока. Рассчитывать будем не на завтрашний заезд, а на тот, что состоится через неделю. Гонсалес должен сорвать настоящий куш, который позволил бы нам послать здесь все к черту и вернуться в Чили, купаясь в деньгах. Понял? Завтра будет только легкая прикидка. Надо потренировать Гонсалеса на скорость. На будущей неделе мы включим его в «Класико Сан-Фелипе» с премией с десять тысяч долларов, а если выиграем там — то в «Танфоран гандикап» с премией в пятьдесят тысяч. И тогда — прощайте!

— Черта с два! Ты просто бредишь. Гонсалесу нипочем не выиграть классический заезд, даже если он будет бежать один. Если он не выиграет завтра, то нам не добиться победы никогда, пусть даже в единоборстве с мулами.

— Ты ошибаешься; хоть завтрашние лошади и не первой молодости, но вовсе и не мулы. При известном везении некоторые из них могут еще сказать свое слово в классическом заезде. Вот и с Гонсалесом так. Разве ты не видишь, что он стал снова таким, как прежде, каким я видел его на ипподроме в Чили? Всю эту неделю я засекал время, и если он пробежит так в «Класико Сан-Фелипе»…

— Увы, ты далеко не один, кто засекал его время. Прошлый раз на ипподроме рядом с нами стоял один тренер, который следил внимательно за тренировкой, а потом еще подошел к нам и спрашивал…

— Именно поэтому я и говорю, что завтра Гонсалес не будет первым. Завтра к нему станут присматриваться. Я это знаю. Я тоже заметил этих типов и знаю, что по конюшне пущен шепоток, будто завтра Гонсалес дает бой. На него будут ставить и поставят мимо. На будущей неделе на него уже никто не подумает ставить. Кроме, понятно, тебя, меня и еще нескольких наших друзей. Это будет ход, который сразу даст нам возможность здорово заработать…

Боже, как сверкали глаза моего земляка, когда он предавался мечтам об этом ударе! Лицо его лучилось, и даже шрам на щеке то бледнел, то краснел, словно световая реклама.

— Стало быть, ты хочешь его придержать. А если судьи заметят…

— Никто никого не собирается придерживать. Никто ничего не заметит, никто не будет оштрафован. Гонсалес — лошадь на марафонские дистанции, и не будет ничего удивительного, если он слегка поотстанет; завтра он бежит три четверти мили с очень быстрыми соперниками. Просто у него не будет времени выложиться полностью. Вот и все. На финиш мы выскочим с резвостью паровоза, но достать передних уже не сможем. Финишная прямая будет для нас коротковатой. Марафонцу требуется прямая подлиннее. Понял?

— Понял, но все же, если лошадь способна, почему не попытаться заработать хотя бы двести пятьдесят долларов, которые могли бы покрыть наши месячные расходы. Несколько маленьких ставок на «шоу».

— Ни в коем случае… Не жадничай… Этак ты можешь испортить всю музыку; наберись терпения и положись на меня.

Так все оно и произошло. Я целиком положился на Идальго и не пожалел об этом. Идальго смотрел на дело глубже и основательнее. Например, он сразу учел, что наше акционерное общество могло беспрепятственно записать Гонсалеса в классический заезд в силу того, что предварительная запись была оплачена еще в начале года предыдущим хозяином Гонсалеса, тем самым, который уверовал в него до того, что вывез из Чили в Нью-Йорк и из Нью-Йорка в Калифорнию, чтобы посостязаться с чемпионами. Благодаря вере этого человека мы имели теперь возможность записать Гонсалеса в столь почтенную компанию. Не будь этого, нашему коню нечего было бы и мечтать о борьбе за такие выдачи. Не рискуя ничем, кроме записи на последний заезд, мы теперь могли, в случае везения, заработать по нескольку десятков тысяч долларов.