Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна - [45]

Они вышли на поляну, поросшую сорняками среди пеньков. Старик остановился — Питер по-прежнему поддерживал его под локоть, готовый подхватить, если тот упадет, — и показал вправо, на небольшой бугор, густо заросший у основания вьюнками. Они приблизились к нему и уставились в глубь зарослей, и как только их глаза приспособились к темноте, они разглядели в них высокий темный объект, черную трубу толщиной футов в шесть и, наверное, футов пятнадцати в высоту. Объект стоял наклонно, задрав вершину над зарослями, и словно отдыхал, притомившись.

— Черт бы меня подрал! — прошептал Питер. — Он и впрямь его построил! — И рассмеялся, рассматривая это совершенно неуместное здесь, даже оскорбительное явление; глаза его, правда, сохраняли серьезное выражение.

— Поразительно, правда? — спросил Левин, радуясь, что Питер получил хоть какое-то удовлетворение, способное компенсировать ему все трудности этой поездки, и одновременно испытывая облегчение оттого, что эта штука все же оказалась реальностью. — Он притащил ее сюда из самого порта. — Он засмеялся. Он впал в такое счастливое состояние, что не мог не исповедаться Питеру: — Вы знаете, я ехал сюда с ощущением, что мне вообще все это когда-то приснилось, что я сам себе придумал некую идею-фикс. И теперь испытываю большое облегчение, хотя так и не понял, зачем мне все это было нужно.

— Ну, нужно же было действительно убедиться в этом собственными глазами, чтобы поверить! — Питер взял у Октавуса мачете и набросился на преграду из вьющихся растений. Левин стал помогать ему, оттаскивая в сторону срубленные ветви.

— Это похоже на логово леопарда, — тяжело выдохнул он. — Мы видели такое однажды в Африке, я и моя жена. Леопарды очень любят прятаться, залезают в самую гущу колючих зарослей вроде этих.

Растащив густые заросли эвкалипта, они увидели большой бак, отгороженный от солнца несколькими меньшими по объему баками, соединенными один с другим шлангами. Какие-то из шлангов, что раньше тянулись к другим бакам, просто болтались в воздухе, обрубленные. Сам аппарат возвышался над всем подобно божеству с руками-змеями, как показалось Левину, как некое существо, безмолвно требующее, чтобы его узнали. И еще он оказался гораздо грандиознее, нежели представлялся на первый взгляд, футов, наверное, двадцати в высоту и восьми или десяти в поперечнике.

— Господи Иисусе! Он действительно всерьез взялся за дело! Это ж надо было тащить все это сюда!

— Интересно было бы выяснить, пустил ли он его в ход, — ответил Питеру Левин.

Питер повернулся к Октавусу и спросил его по-креольски, работал когда-нибудь этот куб или нет. Старик тяжко вздохнул и опустился на пенек. Питер легко уселся на землю и стал переводить, что он говорит. Левин присел на корточки и откинулся назад. Голос старика звучал хрипло, надтреснуто.

Мистер Даглас запустил перегонный куб, а Октавус и еще трое насекали сосны и собирали смолу. Вспомнил он и Винсента, негра с Ямайки, один день тот наблюдал за работой и больше здесь не появлялся. Они начали получать скипидар — чудо, истекающее прямо из сосен, — и из первой же перегонки каждый получил по литру продукта на память, затем продукцию начали бочками возить в порт. Сюда потянулись больные, но им нечем было платить за скипидар, и мистер Даглас раздавал по кружке для лечения разных недомоганий, от болей в животе или кожных болезней и болячек во рту, а еще для лечения детей. Потянулись целые толпы жаждущих вылечиться от недугов. Даглас даже осматривал их, прямо как доктор, а его жена была вроде как медсестрой. «Некоторые расплачивались кусками баранины или бобами со своих огородов, но, как я понимаю, ему нужно было получать больше денег, чтобы аппарат продолжал работать, — говорил Октавус. — У моих родственников когда-то был магазин, так что я знаю, как вести бизнес. Вот мистер Даглас и отправился в порт, в банк, и те прислали людей посмотреть на эту штуку, но те заявили, что это не тот сорт сосен и что они ничего ему не дадут».

— Так мы проработали месяцев пять или шесть, — продолжал Октавус. — Однажды утром, когда мы только начали перегонку, он вышел к нам и велел все остановить и сказал, что у него больше нет денег, чтобы нам платить. Мы сели и стали обсуждать услышанное, но никто не мог ничего придумать, и мы ушли отсюда и больше никогда не возвращались. Но я-то живу поблизости, каждые несколько дней я забегал посмотреть, что тут происходит, может, он решил снова запустить машину. И вот однажды утром я увидел: он стоит согнувшись перед большим баком. Молится? Но он не двигался. Я тронул его, он поднял на меня глаза, и лицо у него было — одни кости. А его жена, надо сказать, рука у нее здорово распухла, она уехала обратно в Штаты — на операцию, и детей забрала с собой, и больше мы ее тут не видели. Даглас взял меня за руку, и мы с ним сели на землю и долго так сидели. Он очень хорошо говорил по-креольски, я все хорошо запомнил. Он сказал, что умирает, и поблагодарил меня за работу — я никогда не бездельничал и к тому же отвечал за работу остальных, понимаете. И еще он сказал, что теперь я буду владельцем этого, и передал мне бумаги, достав их из кармана рубашки, но я не мог их прочитать, они были на английском. Но наш священник смог их прочитать, и там было сказано, что я наследник. Но где мне было взять денег, чтобы платить рабочим?