Приступ - [7]

— Эта земля не моя, а моей «ветви от древа». Ростиславичей, Всеславичей, Юрьевичей, Ольговичей…

Внутри ветвей всё та же «родовая общинность»:

— Дал «старший» город в удел — хорошо. Дал три — ещё лучше.

«Дал» — «на своей воле».

На «Святой Руси» есть закон — «лествица»: кто кому чего должен «дать». И есть «беззаконие». Которое норовит стать «законом». «Закон» и «беззаконие» по числу прецедентов последних десятилетий почти сравнялись. Выбор — за государем. «На его воле».

У Живчика ситуация ещё хуже, чем у смоленских. Благочестнику надо только отбиться от Жиздора. Лучше с Андреем, но, на крайний случай, можно и расплеваться. А Живчику спорить с Боголюбским — смерти подобно. Тот сам может Рязань взять и Живчика выгнать «до не видать вовсе». И никто, при нынешнем раскладе, на помощь не придёт.

Логика владетеля, жизненный опыт, свой и отца, личные отношения — подталкивали Живчика к прочному союзу, к следованию воле Боголюбского.

Так что рязанские и муромская делегации, вместе, само собой, с Владимиро-Ростово-Суздальскими, идею поддержали. К ним примкнули переяславльцы: их князь Глеб Юрьевич (Перепёлка) против старшего брата не пойдёт. И «по душе», и «по делу»: он сидит в Переяславле только пока Жиздору «чего-нибудь жидкое» в голову не стукнуло.

А вот выборные от городков полоцких, смоленских, новгород-северских… задёргались. Раздавались даже выкрики:

— Кидай всё нахрен! Поехали домой!

Что гасилось встречными вопросами:

— И как тебя там встретят? Волю общества не исполнил? Князь что скажет?

— Так измена же!

— Тебя твой князь зачем посылал? — Для «звать Боголюбского в Киев». А ты не только не позвал, а ещё и своего с Боголюбским поссорил.

Боголюбский — умный энергичный государь, храбрый воин, славный полководец. Администратор, строитель, трудяга. Не оратор, не агитатор. Доказывать правоту своего предложения перед толпой в две сотни съехавшихся из разных мест «вятших» не стал. Не захотел, потому что не умеет и это понимает.

А вот Ропак и Мачечич, которые — «пролетарии», которым терять нечего, а приобрести они могут если не весь мир, то достойный удел, понадевали свои корзны, подцепили мечи, увешались густо цацками и заявились в собрание.

Мачечич — льстец и лгун, кому хочешь мозги вынесет и елеем зальёт. «Врёт не краснея». Ропак — умный, смелый, начитанный. Вовсе не «златоуст». Так и хорошо! — напарника не перебивает. Вставит изредка уместное слово и молчит. Работает символом. Герой, победитель шведов под Ладогой («конница атакует флот»), невинная жертва новгородских воров-изменников, человеколюб, полный заботы о своих людях, печалей о неустроении нынешнем, «борец за правду», «за други своя», мститель за казнённых в Новгороде друзей-сподвижников.

К ним присоединились и беглецы из Новгорода.

— Отца зарезали, жену снасиловали, подворье сожгли, имение отняли… Вот, сирота я горемычная, одинокая, гол как сокол. И у вас тако же будет. Ежели не остановим хищника киевского.

На Руси несчастных жалеют.

Народ вздыхал, соболезновал, крестился. Наконец, в январе 1169 г. в Успенском соборе Владимира, в присутствии двух епископов — Ростовского и спешно присланного для подталкивания процесса на любых условиях — Смоленского, состоялся обряд крестоцелования. Князья и выборные от городов клялись князю Андрею, сыну Юрьеву, внуку Мономахову в вечной верности и покорности. Первые — «почитать в отца место». Вторые — «на всей воле его».

Уточню: прежний Ростовский епископ Феодор (Бешеный Федя), с помощью моей и гильотины, преставился. Смоленский Мануил Кастрат помер, волею божьей, осенью прошлого года.

Какие люди уходят! Реликты эпохи «русских мамонтов». Новопоставленные владыки чувствую себя пока неуверенно, стараются с князьями не ссориться, поступать в согласии. Проще: делают, что им велят.

Причина спешки — в движения многочисленного конного войска от Киева к Смоленску, посланного Жиздором.

Уже не потеря одним из братьев Ростиславичей «северной столицы», Новгорода, не выжигание пусть и богатых, но отдалённых окраин вроде Торопца, грозило Смоленскому князю. Само сердце княжества могло быть разорён толпами торков, ведомых братом Боголюбского, князем Торческа, Михалко Юрьевичем, подручным князем Жиздора.

Взять большой, хоть и худо укреплённый Смоленск, толпы «чёрных клобуков» не смогут. Но смогут выжечь Днепровскую долину, пока княжеские дружины сторожат новгородцев на двинских рубежах. Когда лет пятнадцать назад Долгорукий двинулся с севера, от Волги к Смоленску, Ростик, только что ставший первый раз князем Киевским, бросил всё и прибежал спасать свой город, отдав Долгорукому Великое Княжение. Пустит ли Благочестник «в распыл» «отцову задницу» (наследство)? — Нет. Единственное спасение — Боголюбский.

Боголюбский… Вот же дал господь… У него не только шея кривая — у него вся душа перекрученная.

Про этот исторический эпизод («поход 11 князей на Киев») я знал только общую канву: пару фраз из учебника. А чего тут ещё думать? Казалось: далеко, не существенно. Сходили-победили — чего ещё заботиться?

Когда же пришло время, когда принял решение, что надо в это дело ввязываться — не было времени остановиться, покопаться на личной «свалке», пропустить откапанное через «молотилку».