Приступ - [2]

— Умойте. Сопли висят.

Двое парней Охрима подняли беднягу, протёрли лицо снегом. Потом один из них, посмотрев с сомнением на страдальца, набрал ком снега и, оттянув воротник драного армяка, сунул бедолаге на спину.

— А-А-А! Ап.

Тычок по рёбрам мгновенно прервал рефлекторное акустическое выражение термического удара по позвоночнику.

Гридень наклонился к лицу мужичка и негромко увещевал:

— Когда «Зверь Лютый» спрашивает — отвечать надо ясно, кратко и честно.

— К-кх-то-о?

— Вот он.

Гридень сдвинулся и я снова оказался перед «путеводителем по несчастью».

«По несчастью» — в трёх смыслах. Его «несчастью», моему и… и этому всему. Вокруг. «Святая Русь» называется.

— Чернушки?

— Ась? Ну… Эта…

— А дальше?

— Чего? Где? Ай!

Стражник несильно приложил беднягу по почкам. То снова попытался встать на колени, «пасть на лицо своё», но его вздёрнули на ноги.

— Из Чернушек дороги есть?

— У-у-у… Е-е-е-сть.

— Куда?

— О-о-о… В Киев. Я ж те уже… О-о-о…

— А ещё есть?

— Хто? Ой-ёй-ё-ё…

— Ещё дороги из Чернушек есть?

— Е-е-есть. Эта вот. Мы ж на ей… у-у-у.

Кретин. То «эта дорога» в Киев, то «ещё», туда же. Или «эта» у него междометие, слово-паразит? Мать их! Склонять и падежировать!

— Погоди (это гридню). А ещё есть?

— У-у-у… есть. В Ви-и-ишенки-и-и…

Врёт. Мы, конечно, заблудились, но не до такой степени: селение с таким названием мы проскочили ещё в полночь на той стороне Днепра.

А зачем ему врать, если он не враг? О его мотивациях… ничего не скажу, но результат вижу. Вердикт: прирезать. Не следует оставлять врагов за спиной.

Автоматизм выстраданных, проверенных правил позволял мысли быстро проскочить по рельсам накатанного, чтобы заняться главным — поиском цели.

Цейтнот. Не найду Жиздора на дороге — он ещё много гадостей сотворит. Ему (по РИ) 19 августа следующего года помирать. Но — успеет.

Чисто автоматически, просто не зная ещё чего спросить, спросил:

— А из твоих Вишенок дороги есть?

Мужичок, уж снова заплаканный, с снова висящей соплёй под носом (и когда только успел?), начал всхрапывать, не имея сил вдохнуть воздуха. Гридень собрался снова приложить «сопляка великовозрастного», но я остановил. «Сопляк» ещё не продышался, а уже начал трясти головой:

— Е-е… Есть. Там же жь… эта… речка. Ни… ой… Нивка. Ну. О… одесу-у-у…

Чего?! Какая Одесса?!

— О… одесную… эта… в Киев. А по этой… о… ош…

Что за бред?! Какой Ош возле Киева?!

— Ош… ошую… туды… ой… в Белгород. Ой-ёй-ей…

И уже не поддерживаемый гридням, снова съехал на перекопыченный снег дороги, свернулся младенцем и завыл. Уже не ожидая милости, не надеясь на благоприятный исход. Хоть какой-то. Один страх неизбежной близкой смерти, ужас без мыслей.

Я обернулся к сидящему на коне в трёх шагах Чарджи.

— Рас ам боб? (Что скажешь?)

— Шейдзлеба (Возможно.)

— Ты же там бывал!

— Бывал. На дороге. Там — знаю. Здесь… ар витси адгили (не узнаю места).

После возвращения Акима Яновича из похода по Кавказу некоторые его спутники начали использовать, для демонстрации своей статусности и эксклюзивности, особенно перед девками, разные иноземные словечки. Типа:

— Ты чё, кхой (баран)?

Собеседник понимает по интонации, что его чем-то… поименовали. Но чем — непонятно. Впадает в растерянность или «теряет лицо», переходя на следующий уровень эскалации противостояния.

Глуп. Конфликтен. Кулак без мозгов.

Присутствующие девицы хихикают и смотрят на «говоруна» с восхищением. А «кулачника» наказывают за попытку нанесения телесных повреждений разных степеней тяжести и нарушение общественного порядка. Поутру «кулачник» чистит сортир, а «говорун» прогуливает «полураспустившийся бутон», опыляя нежно алеющие ушки путевыми рассказами.

«Так прыщавой курсистке

Длинноволосый урод

Говорит о мирах,

Половой истекая истомою».

Не — «длинноволосый», не — «урод», а так-то… Обычные молодёжные игры.

Чарджи услышал от участников похода музыку родного языка и прямо-таки вцепился.

Во многих культурах есть разделение, отсутствующее в русской. Земля — отца (напр. в финском: isanmaa), а язык — матери (aidinkieli). Уловив «язык матери», Чарджи наслаждался общением на нём с нашей «восходящей лингво-звездой» Долбонлавом.

Пришлось и мне загрузить мозги.

Ванька-лысый — полиглот? — Да, я не переборчив в еде. В смысле: глотаю всё, что дают. А вот с языками…

Не хочу терять давнего товарища.

Моё изучение грузинского потребовало нашего с Чарджи плотного общения. Создавало приятный для него повод. Он выступал в роли учителя, поправлял меня. Возникшее, было, охлаждение и отдаление между нами, удалось погасить.

Проблема проста: Чарджи вырос. Не в смысле длины или веса, а душой. Представлениями о себе и о мире. Девять лет назад он был молодым парнем, простым наёмником в микросвите служилого боярина невысокого полёта. Степным изгоем, преследуемым за какие-то нелегитимные любовные похождения.

«Сам — никто, и звать никак». Всей цены — добрая сабля. Вышибало-порубало на ножках. Остальное — невнятный гонор.

— Я — инал!

— И чё? Нам что инал, что подмётка — на дороге разный мусор валяется.

Эти годы он рос, умнел, матерел. Смотрел, думал, делал.

Недавний Сухонский поход заставил его ощутить себя государем, хозяином. Вкус власти, вкус ответственности в боевых условиях. Когда от тебя зависит не только движение сабли, но и движение войска. Жизнь и смерть не одного твоего противника в быстротечной конной сшибке, а сотен разных людей на огромном пространстве месяцами.