Приступ - [15]

Ещё один… типичный. Светловолосый, бородатый. Пожалуй, сверстник Жиздора. Чуть выше ростом, чуть тоньше лицом.

— Как звать?

Молчит зло.

— Торопишься умереть безымянным?

— Боброком его зовут, Димитрием величают. Кормилец он. Младшего княжича наставник, как княжич Роман в Новагород ушёл. Да не тяни ты руки-то, ирод!

Пожилая толстая женщина (служанка? нянька?), которой молодой смущающийся гридень затягивал путы на локтях, вставила свои «пять копеек». И, попутно, ввела меня в ступор.

— Димитрий? А отца Михаилом зовут?

— Ну. Вели не мучить княжича!

Мальчишку вытащили на эту сторону саней, перевернули вверх головой, слегка отряхнули набившийся под одежду при буксировании снег, явно ещё не очухавшегося, норовящего завалиться на сторону, поставили на колени, принялись стягивать локотки.

Да фиг ли мне с того княжича?! Таких-то много, а Дмитрий Михайлович Боброк Волынец в русской истории один.

* * *

Опытнейший полководец, «умственный отец» Куликовской битвы. Единственный из там-тогдашнего высшего комсостава, имевший опыт больших полевых битв с татарами. Дмитрий Донской обеспечивал политическую и мобилизационную подготовку. А вот военное планирование операции, первый, после Батыя, выход русских ратей в Степь, определение точки, мимо которой Мамаю не пройти — от другого Дмитрия, от Боброка. Как и пятичасовое ожидание Засадного полка.

Видеть, как гибнут твои боевые товарищи, как падают, исчезают в конных толпах басурман русские знамёна, как захватили и сам княжеский стяг, зарубили человека в княжеских доспехах под ним… Терпеть. Ждать.

Крепкий был мужик. И умный, и крепкий.

Не зря в «Сказании о Мамаевом побоище» Боброк работает ещё и чародеем-предсказателем: Донской просит его определить по приметам исход завтрашней битвы, землю послушать.

…И сниде с коня и приниче к земли десным ухом на долг час. Въстав, и пониче и въздохну от сердца. И рече князь великий: «Что есть, брате Дмитрей?» Он же млъчаше и не хотя сказати ему, князь же великий много нуди его. Он же рече: «Едина бо ти на плъзу, а другая же — скръбна. Слышах землю плачущуся надвое: едина бо сь страна, аки некаа жена, напрасно плачущися о чадех своих еллиньскым гласом, другаа же страна, аки некаа девица, единою възопи велми плачевным гласом, аки в свирель некую, жалостно слышати велми. Аз же преже сего множество теми приметами боев искусих, сего ради ныне надеюся Милости Божиа — молитвою Святых страстотръпец Бориса и Глеба, сродников ваших, и прочих Чюдотворцов, русскых поборников, аз чаю победы поганых татар. А твоего христолюбиваго въиньства много падеть, нъ обаче твой връх, твоа слава будеть».

И не то важно, что «предсказание» верно, и не то — слушал он землю или нет, а то, что молва народная приписала ему такое волшебное умение.

— А имение твой на речке Бобёрке?

— Нету у меня имения. Служилый я.

— А жена есть?

— Нету! Да что ты всё выспрашиваешь! Коли твой верх, так и казни по зверству твоему. Ты же «Зверь». Или соврали шиши твои?

Прозвище моё для остальных полонян — новость. Даже и княгиня очнулась, начала по сторонам оглядываться.

Точно — похож. На Боброка с Куликовского поля: узнал больше, раньше других.

— Не соврали. Зверь. Но не дикий, а лютый. Просто так — людей не режу. Но коли дашь причину — не замедлю.

Поднял голову Жиздора на уровень своих глаз, посмотрел в мёртвые зрачки. Надо бы веки закрыть. И мешок бы, а то таскать неудобно. Повторил в лицо покойнику:

— Я — не замедлю, ты — не избегнешь.

Подъехал, наконец, Охрим, подал ковровый мешок. Аккуратно опустил, отдал. Боброк, как и другие, полоняне и бойцы, смотрит неотрывно.

Ещё бы: чтобы главу Великого Князя в мешок клали — раз в жизни увидеть можно. Да и то — весьма не во всякой жизни. До сей поры — ни в одной.

— Ты, Боброк, запомни. Останешься жив — женись. Сына по отцу Михаилом назови. Славный род пойдёт. Мда… А коли дурак — то нет.

Я тронул коня дальше.

Ну что, из трёх гипотез о происхождении героя Куликовской битвы — от Гедиминовичей, Рюриковичей и местных волынских князей, верной следует признать ни одну? — Не-а. Может, это не тот Боброк. И имения нет, и речка может быть не та — мало ли одинаковых топонимов на Руси? Я вот сегодня за это невиновного человека чуть не казнил.

— Николай, разворачивай возы. С баб цацки возьми. Без… резкостей. Салман, ещё один придурок с засапожником — пойдёшь рядовым, сортиры чистить. Давайте, разворачивайте, время идёт.

Возле последних саней Чарджи осматривал подведённого коня.

— Нравится?

— Х-ха… Да.

— Забирай. И подбери подарки отличившимся в бою.

Радость от хорошего коня сразу сменилась гримасой неудовольствия.

— Чего? То коню радовался, то кривишься другим выбирать? Я боя почти не видел — видел ты. Вот и решай: кто достоин, кто нет. И что кому в радость будет.

«Наказание невиновных и награждение непричастных» — постоянная функция государя. Тренируйся, Чарджи, пока я жив.

— Рас ам боб? О бое.

— Славный бой, победный. Великий Князь… голова в мешке… Об этом песни петь будут, подвиг. Хороший бой.

— «Голова в мешке» — славно. Победа — здорово. Только бой хорош не этим. Посуди сам: у нас две сотни конных, у них — полусотни не было. Четырех-пятикратное численное преимущество. Надо быть идиотом, чтобы проиграть. Хотя… бывает.