Пристрелочник - [22]

Матушка этих двух мальчишек, жена Живчика… тоже явление редкое. Немка из Брауншвейга.

Эта ветвь рюриковичей и начинается с маленького мальчика, рождённого Одой — расстриженной монахиней из монастыря в Ринтельне, которую её мать выкупила у монахов в обмен на имение Штедедорф около Хеслинге.

Самого мальчика, не достающего ещё до пояса своим сводным братьям, и его маму, с недовольно поджатыми губами, можно видеть на миниатюре из «Изборника 1073 года».

Прабабка Живчика была дама лихая: после смерти русского мужа Ода вместе с сыном Ярославом бежала на родину. Она унаследовала от мужа большие сокровища, но не смогла вывезти все и большую часть спрятала. Позднее, вернувшись на Русь, её сын их нашёл. С чего, собственно говоря, рязанско-муромские князья и развелись. И ста лет не прошло.

Нынешняя княгиня Муромская тоже из немецких монахинь, но уровень рода пониже и типаж другой: чисто домашняя хозяйка. Миленькая пухленькая белокурая женщина. Живчик в ней души не чает. Как задышал томно — о жене вспомнил. Так-то он «про баб» иначе дышит. Откуда знаю? — Ну, вы как дети! В походе ж рядом шли!

Смысла дипломатического в этом браке не было. Кроме того, что вышибло Муром из сплетения княжеских династических коалиций. Чем успокоило настороженность Боголюбского. И заставило шевелиться русских церковников.

Епархии Муромо-Рязанской ещё нет. Будет создана через тридцать лет с небольшим: 26 сентября 1198 года в Муром поставят первого епископа Арсения с титулом «Муромский и Рязанский».

Пока здесь… Благочиния появятся в Русской церкви с 18 века. Вместо них нынешние архиереи часто имеют наместников с административной и судебной властью от правящего епископа. Наместники обыкновенно в пресвитерском сане. Напоминает институт викариев, сложившийся уже в католической церкви.

Здесь такой наместник — Иона Муромский. Которого местные жители по простоте душевной и из уважения, называют епископом. Поставлен сюда из Чернигова упоминаемым уже епископом Антонием именно в ответ на появление княгини-немки. Чтобы ересь папистскую не распространяла. Тем более, брак монахини — грех и непотребство. Чем ещё Оду укоряли. Что не помешало ей второй раз выйти замуж в Германии — видать, вывезла хоть и не всё, но — немало.

Нынешняя Муромская княгиня — всего лишь бывшая еретичка второго рода, как считают здесь католиков, но присмотр нужен.

Именно усиление здешнего священничества было одной из целей этого, вроде бы невыгодного с точки зрения банальной светской выгоды, брака.

В Муроме идёт постоянная «гибридная» война. Обычные военные действия непрерывно дополняются идеологическими схватками, вылазками диверсионных групп и происками «агентов влияния» со всех сторон. Например, один из внуков упомянутой Оды, муромский княжич, почитается общероссийским святым: погиб в Муроме в малолетстве от рук язычников. Речь идёт о событии тридцати-сорокалетней давности. Ситуация и доныне в здешних местах весьма актуальная.

Мне, атеисту и пофигисту, во всех этих коллизиях разбираться… Но Живчик — мужик правильный. Хоть и князь. Поэтому бабе его три платья в подарок.

Княгине дарить… тут сермягой не отделаться. Тут надо очень аккуратно.

Одно платье — аксамит из моих трофеев, взятых в Янине.

Аксамит! Его ещё в «Слове о полку…» вспоминают. Там, правда, в качестве подручного материала при строительстве гатей. Серебряная ткань с травами и разводами, плотная и ворсистая, как бархат. Узор на ткани — крученой серебряной ниткой. Чтобы выдержать тяжесть серебра, ткань сформирована из шести нитей — двух основных и четырёх уточных.

Другое одеяние — собственно бархат. У ушкуйников битых нашли.

С бархатом в здешнем мире знакомы, в Венеции меньше чем через сто лет будет создана своя гильдия ткачей бархата. Ткань с разрезанным ворсом и особым переплетением нитей: четыре попарно образуют верхнюю и нижнюю основу, а пятая — ворс. Этот конкретный кусок — похоже, из Закавказья или Византии.

Ну и, конечно, камка. Разбойной кровушкой малость подпорченная.

Николай как увидал… Это так трогательно для нас обоих! Мы ж на ней — на такой же камке из-под разбойников — с ним и познакомились!

Этот вариант он называет «дамаст». Шелк, ткань двухлицевая с цветочным рисунком, образованным блестящим атласным переплетением нитей, на матовом фоне полотняного переплетения.

* * *

История с ушкуёвым набегом и моим возмездием — мелочь, эпизод. Веслом махнул, стрелу метнул… Да здесь полно людей, которые такое же, да не по одному разу, делали! Но… трое против сорока… «Зверь Лютый» — сам-третей ушкуйников кучу набил… Волга-матушка — кровью потекла… корабли-то новогородские — по-захватывал, злато-серебро-то их — по-раздаривал…

Слух о моей удачливости — разошёлся далеко. Уже и разбойников не сорок, а сорок тысяч. Как в былине об Илье Муромце. Уже и ушкуев не два, а «несчитано». «Волгу вёслами расплёскивают». Как в «Слове о полку…». Конечно — трёп, брехня, гипербола… Но звон — стоит, люди — верят.

— Да полно. Правда ли сиё?

— А ты на платье Муромской княгини глянь! Так их три! Воеводы Всеволжского дарение.

И оборачивается этот слушок, это бездельное колебание воздуха — сотнями новосёлов, новыми рабочими руками, селениями, городами. Любят на Руси героев. Сами придумают, сами расскажут. Сами поверят, сами, по сказу своему, придут да сделают. Дай только повод.