Присоединение Марийского края к Русскому государству - [74]

Скорее всего, на решение русского царя покинуть Казань серьезно повлияло и то, как местное население отреагировало на рассылку по улусам жалованных грамот: «Чтобы шли ко государю, не бояся ничего; а хто лихо чинил, тем бог мстил, а их государь пожалует, а они бы ясаки платили, якоже и прежним царем».

Первыми, вероятно, еще до 4 октября, к Ивану IV прибыли казаки Шемай и Кубиш, представлявшие Арскую сторону. Они просили прислать «к ним сына боярского, хто бы им сказал царево жяловалное слово, а их собрал, понеже они с страху розбежялися, и они бы учиня государю правду, дав шерть, поехали ко государю». Царь согласился с их предложением и отправил в Арск сына боярского Никиту Казаринова и мурзу Камая. Примерно в это же время «с Луговые стороны также Черемиса пришла ко государю бити челом, и государь их пожяловал».

10 октября, то есть примерно через 6 дней, «приехал Никита Казаринов, да Камай-мурза, а с ними многие арские люди». В результате переговоров Иван IV «черных людей арских пожяловал, а ясаки на них велел имати прямые, как было при Магмеделиме царе, и приказал боярину своему князю Александру Борисовичю (Горбатому. — С.С.), а велел их к шерти привести и ясаки на них имати и во всем их управливати». Подобную же покорность проявили и представители Луговой стороны: «Того же дни луговые люди из Як и изо многих мест ко государю приехали, и бьют челом государю ото всех луговых людей, так же, как и арские, хотят государева жалования. И царь государь их пожяловал по тому же, приказал боярину своему их к шерти приводити и управу чинити, и того дни правду ото всех черных людей дали»[811].

Дополнительные сведения, в частности, о вошедшей уже в традицию компании подкупа местной знати, сообщает Казанский летописец: «Черемиса же луговая досталная вся, сведавше того же дни взятие великого града своего, и изыдоша из острогов своих старейшины их и сотники, кои были не взяты еще. И собравшеся мнозии, приидоша в Казань ко царю самодержцу с великим смирением и покорением, и предашася ему вси, и назваша себе новым царем. Он же возлюби их, и пожалова на обеде своем, накормив их и напоив, и дасть им семена земныя, и коня, и волы на орание, инем же и одеяние дасть и сребрениц понемногу; они же радовахуся о милосердии его. И отпусти их по лесом своим жити без боязни, наказав воеводам, да закажют воем своим не обидети их ничим же»[812].

По всей видимости, московские правительственные круги во главе с Иваном IV надеялись, что падение Казани, гибель наиболее боеспособной части казанских войск, одаривание местной знати, заявление об отказе от карательных акций обеспечат лояльность основной части населения Казанского края по отношению к новой власти.

Правда, вопреки мнению А.Г. Бахтина, в результате переговоров между Иваном IV и представителями местного населения не было принято решения о сокращении норм ясака[813]. Выражение «ясаки на них велел имати прямые, как было при Магмеделиме царе», скорее всего, означает только то, что вводились прямые налоги непосредственно в государственную казну, как это практиковалось при Мухаммед-Эмине (очевидно, имелся в виду период его правления с 1502 по 1518 гг.), а сойюргальное право, которое получило особенно сильное свое развитие при Гиреях, видимо, отменялось. Размеры налогов устанавливались на основе принципа «а они бы ясаки платили, якоже и прежним царям». Иначе говоря, налоги и не возросли и не снизились, но были оставлены на прежнем уровне. С другой стороны, некоторые казанские феодалы, собиравшие налог-ренту, возможно, чрезмерно обирали население, следовательно, такая мера Ивана IV облегчала тяжесть поборов с ясачного населения. Тем не менее, взимание «прямого ясака» не должно было нанести какого-либо ущерба интересам московской казны[814]; более того, даже в случае некоторого сокращения норм ясака финансовые дела русского правительства могли серьезно улучшиться, поскольку до 1552 г. в Москву из Казани поступала лишь небольшая часть местных налогов в виде символической дани[815].

Но все же для русского правительства важнее размеров ясака был сам факт изъявления представителями местного населения своей покорности. Это явствует и из речи Ивана IV, произнесенного вскоре после прибытия в Москву в адрес митрополита Макария: «И божиим милосердием и вашими молитвами изо всех Казанских предел вси земскии людие, арскиа и луговые, нам добили челом и обещалися нам до века дань давати»[816].

Однако тут есть все основания усомниться в истинности утверждения, что в октябре 1552 г. признали свое подданство «земские людие» всех улусов, входивших в состав поверженного ханства. Скорее всего (ранее подобную мысль высказал в одной из своих статей также А.Г. Бахтин)[817], из луговых марийцев это сделали только те, что заселяли территорию, непосредственно примыкавшую к Казани, то есть приказанские марийцы («ончыл марий-влак»). Во-первых, в пользу этого говорит синхронность действий арских и луговых людей, а Арск — это пригород Казани. Во-вторых, трудно не обратить внимание на скоротечность событий; в течение 8 дней (со 2 по 10 октября) произошло следующее: 1) рассылка жалованных грамот по улусам, 2) приезд челобитчиков по получению ими этих грамот, 3) отъезд Никиты Казаринова и Камая-мурзы, 4) их возвращение в Казань вместе с представителями арских и луговых людей, причем после того, как было собрано для ведения переговоров местное население, разбежавшееся и спрятавшееся в результате карательных действий войск Ивана IV. В-третьих, практически невозможно, чтобы в эти события были втянуты, например, уржумские марийцы, поскольку, согласно летописям, от Казани до Уржума было «десять днищь ходу»