Пришельцы - [58]

    Следователь Ольшанский еще не растормозился, пребывал еще в свежезамороженном состоянии.

    - Вот ты интересуешься, что есть бог? Попробую растолковать суть в том виде, как я ее понимаю. Не обессудь, теоретик я слабый и образование мое негуманитарное, но с богом у меня старые счеты. Итак, приступаю,

    Слово о боге, сказанное председателем колхоза "Промысловик" специально для пришельца.

    Против бога я восстал будучи сопляком, и восстал неосознанно. В нашей избе бог присутствовал в переднем углу, как ему и полагается присутствовать. Иконка была небольшая и смутная, а под иконкой, значит, горела лампадка. Я против бога-то сперва, если честно, ничего не имел, мне не нравился запах лампадки - он был гнилой и горький. Я задувал огонь систематически, бабушка моя Аксинья его зажигала, а поскольку спички (серянки по-старому) считались предметом обихода недешевым, мне перепадали тумаки: бабушка моя Аксинья была по натуре невоздержанная и дралась голиком, полотенцем, ухватом, поленом, мокрой тряпкой, словом, тем" что подвертывалось под руку. Синяков я сносил несчетно, а лампадку все одно задувал, - у меня от религиозного дыма болела голова. Учинив надо мной расправу, старуха с маху падала перед иконой на колени, крестилась щепотью, торопясь по домашности, и говорила:

    - Прости ты его, лиходея, Христос наш сладчайший! Винилась она перед богом без трепета, формально, можно подчеркнуть. Бог у нас, конечно, присутствовал каждодневно, днем и ночью, но не правил, на него, по современным понятиям, была мода: у других-то он есть, значит, и у нас должен быть, иначе ведь осудят. Ну, это все между прочим. Ты, Федор. Федорович, вижу, собираешься вопрос задать? Вопросы лотом, в письменном, так сказать, жиде, ты на ус наматывай, а я порассуждаю, пока мысль торопится. Да. Как же бог на Земле нашей постоянную прописку получил?

    - Насчет прописки ты это зря, Иваныч, не поймет он, - встрял в разговор главбух Суходолов. - Засоряешь ты речь свою, а ему - думать.

    - Ладно, поймет, если захочет. Итак, как же бог утвердился? Я себе этот исторический момент представляю так. Ночь темная и тревожная. У костра наши бесштанные предки мясо впросырь жуют (пельмень как таковой был изобретен много позже), и тут, представляете, молния кровавого цвета, да через все небо, понимаешь, да гром потом оглашенный. Беда! Самый старый и самый, значит, уважаемый в небо рукой тычет и молвит что-то вроде такого: "Зачем второго мамонта убили, разве одного мало? ОН ТАМ сердится." "Что же нам свершить, отец!? - шепчет народ. - Как ЕГО ублажить, как ЕГО добрым сделать?" "Мяса ему дайте, все одно протухнет; при тугом брюхе про врагов забывают". "Ты велик, отец, ты мудр - дадим ему мяса, пусть ест!"

    Бога, этаким образом, породил страх, его породило еще и невежество. У бога и человека сразу возникли меркантильные отношения: я тебе, допустим, мясца, ты мне - удачу. И с самого начала человек обманывал бога - подбрасывал на жертвенный алтарь товар второго, а то и третьего сорта, потому что бог в своих милостях был весьма непостоянен. Так расцвела пышным светом ВЕЛИКАЯ ВСЕЛЕНСКАЯ ЛОЖЬ.

    И что же дальше?

    Бог стал в устах лукавых универсальным инструментом: богом пугали, во имя божье отнимали хлеб насущный, с богом на устах резали невинных, жгли города, у бога требовали справедливости с одинаковой страстью и преступник, и простак и святой, и ханжа. Есть, однако, здесь Федор Федорович, и положительный момент: бог - это ведь и мораль - не убий, не укради, не солги и так далее, и так далее. Мораль всегда чиста по сути своей, нечисты поступки.

    Я беру явление огулом. Были праведники, которые следовали заповедям слепо и неистово, но таких всегда было мало, большинство же держалось правила: на бога надейся, но сам не плошай.

    Еще один аспект проблемы. Я в молодости лекции читал о том, что бога нет. Кто их тогда не читал, такие лекции! Грамотешки у нас было маловато, зато дерзости - предостаточно. Но я отвлекся. Еще, значит, один аспект: религия - догма, а всякая догма не терпит инакомыслия, церковь преследовала еретиков с неослабной жестокостью, и кто теперь подсчитает, на сколько лет, десятилетий, а может и веков, затормозилось развитие цивилизации? Вот так, если коротко.

    Я еще застал времена, когда церкви рушили. Напрасно мы их рушили, в церквях-то жила душа народного ремесла, да разве мы тогда про то думали! Случай помню. Мы, комсомольцы, к храму-то с топорами да лопатами, а нам мужики говорят: "Погодите зверствовать, тамака, на маковке самой, Варфоломей Лыткин стоит, руки крыльями вытянул. Вознестись хочет в назидание вам, он неделю постился да поклоны земные бил - привилегию себе испрашивал. "Какая-такая еще привилегия?" Отвечают: "Варфоломей, он престарелый и в жертву себя предназначил. Если бог есть, Варфоломей с маковки взденется и своим ходом пролетит до самого гумна, за поскотиной которое, если, значит, нет бога, то он свалится камнем. Тама высоко - шею обязательно сломает. Он ить как рассудил: с богом-то девяносто лет промахал, без бога и дня жить нечего".