Принцессы на обочине: Дворец на двоих - [41]

Но самым удивительным в этой женщине была ее манера двигаться. Словно именно про нее написал Пушкин в «Сказке о царе Салтане»: «А сама-то величава, выступает, будто пава». Ее жесты плавно и слитно переходили один в другой, точно не имея промежуточных стадий. А голос звучал тягуче, низко и увлекал, обволакивая слушающих.

— Ну что же, давайте знакомиться, — сказала женщина. — Меня зовут Виана.

— Наташа…

Виана протянула свою сказочную, как будто лишенную суставов, руку. Куда до нее Майе Плисецкой! Великая балерина по сравнению с Вианой — просто угловатый, нескладный подросток, как гадкий утенок рядом с настоящей Царевной-Лебедью.

Наташа засуетилась: она не могла ответить на рукопожатие, ведь только что отжимала половую тряпку. Забывшись, она отерла ладошки прямо о новое платье.

— Пожалуйста, успокойся, — мягко произнесла Виана и, взяв Наташу за руку, повела прямиком в свою квартиру.

Окно и почти вся поверхность стен были мягко задрапированы темно-фиолетовыми бархатными шторами. Освещалась комната мерцающим пламенем витых белых свечей. Такие же свечи, только других цветов — красные, желтые, даже черные — были расставлены на маленьких кубических столиках, сделанных, кажется, из стекла.

Виана задула свечи и включила электричество — причудливые светильники-бра в каждом углу.

Люстры в комнате не было. Вместо нее из центра потолка свисал на тонком золотом шнуре резной хрустальный шар величиной с небольшой арбуз.

— Садись, пожалуйста, — Виана кивнула на глубокое мягкое кресло, покрытое пушистым мехом.

Наташа послушно села — и утонула. Да, это тебе не троллейбусное сиденье.

Хозяйка подошла к ней и коснулась прохладными кончиками пальцев ее лба меж бровями, потом висков, потом затылка. Потом щек, крыльев носа, уголков губ, темени и опять лба.

Ритмичные, едва ощутимые прикосновения, казалось, оставляли на коже точечный узор. Точки сливались в линии.

Наташины глаза сами собой закрылись.

Теперь ее самой словно бы и не было, оставался лишь тонкий рисунок, создаваемый волшебными пальцами. Как искусная татуировка на лице индейского вождя.

Как маска, которую можно снять.

Снять с чего?

С кого?

Ни с кого, ведь ни лица, ни тела больше нет. Есть только легкость, необъяснимая легкость, полное отсутствие земного притяжения.

А какая красивая у нее маска! Она принимает очертания радужной бабочки. Верхние крылья — как раз на том месте, где когда-то, давным-давно были глаза. Нижние — где-то на месте бывших щек.

Бабочка живая. Она снимается с места и летит. Выше, еще выше. В черноту, украшенную звездами.

Это летящее существо и есть настоящая Наташа. Она уже совсем высоко. Совсем далеко.

Далеко от кого?

От Наташи.

Но ведь Наташа там, вверху!

И здесь, внизу, тоже. И еще женщина, зовущая кого-то с берега…

Так не бывает.

Не бывает, но это факт.

Потребовалось некоторое усилие, чтобы притянуть себя обратно, на Землю.

Наташа с трудом разлепила веки и обнаружила себя в мягком кресле, покрытом пушистым мехом.

Хозяйка сидела в таком же кресле против нее в свободной позе, раскинув руки по широким подлокотникам. Она улыбалась. Видимо, она сидела так уже долго.

Наташа хотела спросить, что же это было, но лишь беззвучно пошевелила губами. Голос, кажется, остался там, в небесах. Его унесла улетевшая бабочка.

Понадобилось еще одно усилие, и наконец девушка смогла произнести:

— Это был гипноз?

— Ну что ты! — ответила Виана. — Гипноз — грех. Только Господь может заселять свою волю в человека. — Она усмехнулась: — А это, как сказали бы мои очень умные друзья-ученые, всего-навсего глубокая релаксация. Не пугайся, ты просто отдохнула. Ведь ты была измучена, правда?

— Но вы же меня усыпили?

— А разве ты спала? По-моему, ты летала.

— Откуда вы знаете?

— Я же не слепая!

«Шутит», — подумала Наташа.

Спорить не хотелось. Ей было тепло и уютно.

Они сидели и молчали. Виана — спокойно. Наташа — начиная нервничать. Она чувствовала себя неловко. До сих пор никогда в жизни она не общалась с людьми вот так, в полной тишине. Правила хорошего тона вроде бы обязывали вести беседу.

И Наташа решилась начать разговор, тем более что и в самом деле хотелось спросить о многом:

— Наверное, вы настоящий экстрасенс? Я о них слышала, но никогда не видела вот так, рядом.

Виана еле заметно поморщилась:

— Экстрасенс… Фи, какое слово. Мне не нравится. Похоже на «ультразвук» или «фокстерьер». Я люблю человеческие слова. Я занимаюсь магией.

Наташа оторопела. Что она городит! Вроде бы взрослая разумная женщина. Опять шутит? Да нет, она вполне серьезна. Ведь невозможно действительно верить в то, что…

— Возможно, — перебила ее Виана.

Постойте, но ведь Наташа ничего не произнесла!

— Произнесла, — возразила Виана.

Про телепатию Наташа тоже слыхала. Но считала это уделом каких-то особенных, уникальных людей, которые живут обязательно где-нибудь на краю света — например, на Филиппинах.

— А чем Филиппины лучше России? — улыбнулась Виана. — Елена Петровна ведь была русской.

— Какая Елена Петровна?

— Блаватская. Не слышала?

— Нет, — призналась Наташа.

— Кого же вы там изучаете? Ты ведь учишься… ммм… — Она прикрыла глаза и слегка потерла пальцами лоб, считывая информацию, — на философском факультете? Маркс, Энгельс, Ленин? В лучшем случае — Фейербах и Чернышевский? Материализм. Материя первична, сознание — пшик! Так вас учат? Ты сама-то в это веришь?