Принцесса-невеста - [67]
Еллин был Главнокомандующим силами охраны правопорядка города Флоринбурга и унаследовал эту должность от отца. (Смотритель-альбинос из Гибельного Зверинца приходился ему двоюродным братом, и эти двое были единственными простолюдинами, которым принц хоть как-то доверял.)
– Ваше высочество, – сказал Еллин. Был он мал, да удал – глазками стреляет, ручками мелькает, в таком духе.
Принц Хампердинк вышел из-за письменного стола. Приблизился к Еллину, опасливо огляделся и тихонько произнес:
– Неопровержимые источники донесли мне, что в последнее время немало гульденцев внедрилось в Воровской квартал. Они переодеты флоринцами, и я беспокоюсь.
– Мне о таком не доносили, – ответил Еллин.
– У принца повсюду шпионы.
– Понимаю, – сказал Еллин. – И вы боитесь повторного похищения? Раз улики говорят, что один раз гульденцы уже пытались?
– Не исключено.
– Тогда я закрою Воровской квартал, – сказал Еллин. – Никто не войдет, никто не выйдет.
– Этого мало, – сказал принц. – Воровской квартал зачистить, а злоумышленников за решетку, пока я не отбуду в свадебное путешествие. – Еллин кивнул не сразу, и Хампердинк прибавил: – Объясни, в чем проблема.
– Мои люди, как правило, в Воровской квартал не рвутся. Воры сопротивляются переменам.
– Выдрать воровское племя с корнем. Пошли Погромную дружину. Мне нужны результаты.
– Чтобы набрать пристойную Погромную дружину, понадобится минимум неделя, – сказал Еллин. – Но я успею. – Он поклонился и шагнул к двери.
И тут раздался крик.
Еллин много чего наслушался в жизни, но такой жути, пожалуй, не слыхал: он был храбрец, но сейчас струхнул. Кричал не человек, но Еллин не угадал бы, чье горло исторгло этот звук. (Кричала дикая собака на первом этаже Зверинца, но ни одной дикой собаке не доводилось так визжать. Впрочем, ни одну дикую собаку не подключали к Машине.)
Полнясь мукой, крик затопил ночное небо, растекся по замку, перелетел через стены, излился даже на Большую площадь.
И не умолкал. Застыл под небом слышимым напоминанием о том, что в мире есть агония. На площади с полдюжины детей, желая заглушить этот вопль, ответно заорали в ночь. Кто-то расплакался, кто-то просто кинулся домой.
Затем крик стал утихать. Вот его уже почти не слышно на площади, вот он исчез. Вот его почти не различить на крепостной стене, вот он утек со стены. Он съеживался, уползая обратно, на первый этаж Гибельного Зверинца, где граф Рюген крутил ручки и рычаги. Дикая собака умерла. Граф Рюген встал и с превеликим трудом проглотил собственный торжествующий вопль.
Граф помчался к Хампердинку. Из покоев принца как раз выходил Еллин. Хампердинк сидел за столом. Едва они остались одни, граф поклонился его высочеству.
– Машина, – в конце концов промолвил он, – работает.
Принц Хампердинк повременил с ответом. Положение щекотливое: он, конечно, начальник, а граф просто мелкая сошка, но ведь другого такого таланта во Флорине не сыскать. Граф, изобретатель, очевидно, выправил наконец все недоработки в Машине. Граф, архитектор, сыграл ключевую роль в обеспечении безопасности Гибельного Зверинца, и, бесспорно, он же устроил так, чтобы единственный путь в Зверинец, не грозящий визитеру гибелью, открывался на пятом подземном этаже. Граф поддерживал принца во всех затеях, от охоты до войны, – такому приспешнику не скажешь: «Уйди отсюда, мальчик, не мешайся под ногами». Поэтому принц с ответом вовсе не спешил.
– Слушай, Тай, – наконец произнес он. – Я безгранично счастлив, что ты исправил в Машине последние недочеты; я ни минуты не сомневался, что в итоге ты все наладишь. Мне прямо не терпится посмотреть, как она действует. Но как бы тебе объяснить… Я тут практически тону: мало того что у меня одни сплошные рауты и надо ворковать с этой… забыл, как зовут… еще нужно решить, где откроется Пятисотлетний парад, когда он откроется, сколько продлится и какой аристократ шагает перед каким, чтобы потом все они по-прежнему со мной разговаривали, плюс мне еще убивать жену и подставлять целое государство, плюс, когда это произойдет, мне еще воевать, и все самому. Я вот к чему веду: я зашиваюсь, Тай. Может, ты начнешь работать с Уэстли и расскажешь, как идут дела, а я, когда выпадет минутка, спущусь посмотреть; я уверен, это будет замечательно, но сейчас мне не помешала бы передышка, не обидишься?
Граф Рюген улыбнулся:
– Ничуть.
И он ничуть не обиделся. Он любил истязать в одиночку. Когда ты один на один с мучением, сосредоточиваешься гораздо глубже.
– Я знал, что ты поймешь.
В покои постучали, и Лютик просунула голову в дверь:
– Что нового?
Принц улыбнулся и печально покачал головой:
– Милая, едва я что-то узнаю – сообщу в ту же секунду, я же обещал.
– Но осталось всего двенадцать дней.
– Времени полно, моя сладкозвучная душенька, не тревожь себя.
– Я вас оставлю, – сказала Лютик.
– Я тоже ухожу, – сказал граф. – Дозволите вас проводить?
