Принцесса-невеста - [66]

Шепот:

– Они не отступятся. Раз уж начали. Скажи им, что они хотят, и покончи с этим.

Дерг плечом.

Шепот:

– Машина почти готова. Ее испытывают на животных.

Дерг плечом.

Шепот:

– Я же ради твоего блага стараюсь.

– Моего блага? Какого блага? Все равно они меня убьют.

Кивок альбиноса.

Под дверью своих покоев принц обнаружил Лютика в расстройстве.

– Письмо, – пожаловалась она. – У меня не получается.

– Заходи, заходи, – мягко сказал принц. – Попробуем тебе помочь. – Она села в то же кресло, что и накануне. – Так, ладно: я закрою глаза и послушаю, а ты читай.

– «Уэстли, страсть моя, мой милый, мой единственный, только мой. Вернись, вернись ко мне. Иначе я сведу счеты с жизнью. Твоя в терзаниях, Лютик». – Она взглянула на Хампердинка. – Ну что? Я слишком перед ним стелюсь, как считаешь?

– Пожалуй, чуточку прямолинейно, – согласился принц. – И у него не остается пространства для маневра.

– Помоги мне, пожалуйста, переписать?

– Сделаю, что смогу, моя прекрасная леди, но для начала хорошо бы мне узнать о нем что-нибудь. Он и впрямь так восхитителен, этот твой Уэстли?

– Не то чтобы восхитителен – скорее совершенен, – ответила она. – Как бы безупречен. Плюс-минус великолепен. Без изъяна. Довольно-таки идеален. – Она опять взглянула на принца. – Это поможет?

– Мне думается, эмоции самую капельку затуманивают твою объективность. Ты правда считаешь, что этому парню все под силу?

Лютик поразмыслила.

– Не то чтобы ему все под силу; скорее он все делает лучше всех.

Принц хмыкнул, улыбнулся:

– Иными словами, ты полагаешь, что, захотев, допустим, поохотиться, он переохотит, опять-таки допустим, меня?

– Ой, если захочет – я думаю, да, легко, только он не любит охоту – то есть мне так кажется, а может, и любит, не знаю. Я не знала, что он увлекается альпинизмом, но он залез на Утесы Безумия при весьма неблагоприятных обстоятельствах, а никто не станет спорить, что это не самое простое достижение на свете.

– Тогда, пожалуй, начнем так: «Божественный Уэстли». Обратимся тем самым к его скромности, – предложил принц.

Лютик начала писать, но быстро перестала.

– Как пишется «божественный»? «Ба» или «бо»?

– «Бо», чудится мне, о дивное созданье, – нежно улыбнулся ей принц, и Лютик вновь взялась за перо.

Они сочиняли послание четыре часа, и Лютик твердила:

– Я бы ни за что без тебя не справилась, – а принц скромно отмахивался, как можно чаще и незаметнее задавал ей личные вопросики про Уэстли, сугубо для пользы дела, и задолго до рассвета Лютик с ностальгической улыбкой поведала ему, что ребенком Уэстли боялся Вертлявых Клещей.

Ночью в клетке на пятом этаже принц спросил, как ему изо дня в день предстояло:

– Скажи, как зовут гульденца, который заказал тебе похищение принцессы, и обещаю, что ты тотчас выйдешь на свободу, – а Уэстли ответил, как ему изо дня в день было суждено:

– Никто, никто мне ничего не заказывал; я был один, – и граф, который целый день готовил Вертлявок, осторожно посадил их на Уэстли, и тот зажмурился, умоляя и взывая, и спустя где-то час принц с графом ушли, альбинос остался жечь Вертлявок и отдирать их от Уэстли, чтоб они ненароком не отравили клиента, и, всходя подземной лестницей, принц светской беседы ради сказал:

– Так-то лучше, не находишь?

А граф, странное дело, смолчал.

Что слегка раздосадовало Хампердинка: говоря совсем уж честно, в его списке пристрастий пытки не занимали высокой позиции, и он бы избавился от Уэстли сей же час.

Если б только Лютик признала, что Хампердинк лучше.

Но она не признавала! Не признавала, и все тут! Целыми днями только и болтала про Уэстли. Целыми днями только и спрашивала, нет ли вестей от Уэстли. Шли дни, недели, раут за раутом, весь Флорин умиленно всхлипывал, видя, что великий принц-охотник наконец-то откровенно и красиво влюбился, но, оставшись с принцем наедине, Лютик только и твердила: «Интересно, где сейчас Уэстли? Что же он так долго? Как мне жить без него?»

Просто зла не хватает. И еженощные старания графа, от которых судорожно корчился Уэстли, были как бы даже и ничего. Принц выдерживал это зрелище с час, потом они с графом уходили, и граф, странное дело, молчал. А внизу, промывая раны Уэстли, альбинос нашептывал:

– Скажи им. Прошу тебя. Они только сделают больнее.

Уэстли с трудом прятал улыбку.

Ему не было больно – ни разу, вообще. Он закрывал глаза и отключал мозг. Вот в чем секрет. Если умеешь отключиться от происходящего, услать мозг подальше, созерцать кожу, что как белоснежные сливки… короче, эти два клоуна пускай развлекаются на здоровье.

Время расплаты настанет.

Ныне Уэстли жил в основном ради Лютика. Но нельзя отрицать, что было у него и другое желание.

Его время…

Принцу Хампердинку времени попросту не хватало. Во всем Флорине как будто не принималось таких решений, что рано или поздно тяжким бременем не ложились бы на плечи ему лично. Мало того что скоро свадьба – государству к тому же вот-вот стукнет полтысячелетия. Мало того что в голове у принца варятся всевозможные планы военной агрессии – еще будь добр излучать любовь изо дня в день. И все должно быть разыграно как по нотам.

От отца проку ноль – ни скончаться не может, ни прекратить свой бубнеж