Приманка - [128]

В ходе вечеринки было выпито алкоголя примерно на семнадцать тысяч долларов, и ещё как минимум столько же потратили на самые разнообразные наркотики. Обед, поданный наверху для ограниченного круга в двести человек, обошёлся всего в половину этой суммы. Более четырёх сотен гостей успели заняться тем или иным видом секса как минимум с одним партнёром в стенах клуба. Двое ди-джеев, отработавших по две смены с полуночи до полудня, сыграли восемьсот сорок композиций, повторившись — намеренно — только однажды. Двое осветителей — также работавших в две смены — выдали на своих пятисекционных цифровых пультах одиннадцать тысяч триста тринадцать световых комбинаций.

Разумеется, настроения менялись. Двое дизайнеров с Седьмой авеню разорвали своё выгодное пятилетнее партнёрство и были выставлены из клуба после драки за шестнадцатилетнюю потаскушку (известную проститутку с одиннадцати лет, которая, по словам очевидцев, во время их ссоры поправляла макияж перед зеркалом). Другой дизайнер расстался со своей любимой манекенщицей, когда та отключилась, слишком надышавшись этилхлоридом, и выбрал новую звезду для своей весенней коллекции из числа танцовщиц, самозабвенно и с риском для жизни извивавшихся на одной из изогнутых стеклянных стенок. Трое дизайнеров интерьеров — в кои-то веки придя к общему мнению — постановили, что встроенная мебель и промышленные напольные покрытия — это больше «немодно», объявив новым трендом роскошные ткани и возвращение бидермейера.

Пятнадцать человек в тот или иной момент теряли сознание. Четырнадцать из них пришли в себя. Последнего, которого, по-видимому, никто не знал и не желал знать, объявили случайной жертвой. Все остальные, прошедшие сквозь одну из пяти гравированных стеклянных дверей, в конечном счёте вышли обратно, и все они, казалось, провели следующие три дня на телефоне, пересказывая происходившее во всех подробностях и заявляя, что другой такой вечеринки не будет — разумеется, до тех пор, пока «Витрина» не откроется вновь в следующем сезоне.

Хотя дискотека началась только за полночь, двери клуба распахнулись в девять вечера — навстречу гостям, которых Эрик пригласил на ужин в Зеркальный град. Как и гости на вечеринке, они являли собой разнопёрое сборище: продавцы, водители грузовиков и цветочники пили вместе с кинозвёздами, комиками и миллионерами. Официальные костюмы, предписанные приглашением, стирали все различия, а в надлежащий час их можно было сменить на более лёгкие танцевальные наряды.

Возбуждение, предвкушение и чувство принадлежности к числу самых избранных, как электрический разряд, пронзало толпу этих ранних птах, когда они проходили в двери и взлетали на третий этаж, в салон напротив Зеркального града, над всё ещё тёмным танцполом. Эрик переделал этот салон, убрав административный этаж между ним и крышей и проделав в ней дюжину закрытых тонированных стеклом окон, заливающих салон вечерним светом. Джазовый оркестр из шестнадцати инструментов играл неторопливые вариации на тему танцевальных мелодий тридцатых и сороковых, только усиливая иллюзию ночного клуба в саду на крыше, какие пользовались успехом в те времена.

Именно в этом салоне, почти опустевшем после ужина, когда началась дискотека, Алана наконец вырвалась от своих друзей и поклонников и усадила Ноэля на чёрный кожаный диван со скруглёнными углами, налила им по двойной порции «Хеннесси» в пузатые бокалы и завела тот «очень серьёзный разговор», о котором писала в своей записке.

Оркестр играл поппури из Кола Портера. На каждом столе в вазочках мерцали свечи. Светильники матового стекла были приглушены. Несколько пар медленно танцевали в центре большого зала. Другие, столь же смутно различимые пары и трио, укрывались в нишах и тёмных углах. Аромат бренди пьянил после поданных с ужином трёх бокалов вина, кокаина, обходившего стол во время каждой перемены блюд, и транквилизатора, который Ноэль принял без всякой надобности в восемь вечера.

Он чувствовал себя абсолютно расслабленным: голод удовлетворён, жажда насыщена, напряжение ушло. От всего пахло бренди, лилиями, духами. Всё казалось приглушённым, залитым светом свечей, масляно-гладким, как этот диван, лишённым резкости, лишённым остроты. Он снял галстук, расстегнул полдюжины пуговиц на сборчатой шёлковой сорочке, которую вручил ему Эрик на этот вечер. Ноги он закинул на оттоманку, и они едва касались золотистых бёдер Аланы, там, где её юбка чуть поднялась.

Весь вечер они провели более или менее вместе, с тех пор, как покинули особняк Эрика на «роллс-ройсе». Но теперь, когда они остались по-настоящему одни, Ноэль задумался, что же такое она хотела сказать ему, о чём не могла говорить раньше.

Он посмотрел на неё, не желая, чтобы она заметила, как он наблюдает, и снова перечислил про себя все её достоинства: мягкие тёмные глаза, сияющая кожа, чуть полноватые губы, гладкие щёки и скулы, по-европейски тонкий длинный носик, распущенные волосы, тёмной тяжёлой волной падающие на плечи. Его паника улеглась и обратилась теплом.

— Ну и? — наконец спросил он, так тихо что едва расслышал самого себя.