Приключения Шуры - [4]

— А разве плохо? — дерзко спросила Шура и, сняв фуражку, погладила себя по безволосой макушке. Она была очень довольна: теперь уже никто не заподозрит, что она не мальчик.

— Вот теперь твоя голова и есть, как шабот, — в сердцах сказал Василий Васильевич.

— Шабот! Шабот! — Новое словечко очень понравилось всем ребятам. Они долго повторяли его. Но то, что произошло дальше, заставило забыть о шаботе.

— Ф-фь-ю-ю! — по-мальчишески присвистнула Шура, когда все будущие кузнецы вошли со своим мастером в новый светлый корпус. — На заводе этот цех вовсе не основной…

И Василий Васильевич окончательно раскипятился:

— Что ты понимаешь?.. Без кузнечного цеха ни одно серьезное производство невозможно… Основной, неосновной!.. Мало ли, как называют!.. Подсобный, заготовительный — неважно! Без кузнечного цеха ни одной машины не сделаешь. А если у тебя, Белых, такое с первой минуты к кузнечному цеху пренебрежение, подавай заявление — перекуем на любую другую специальность, пока не поздно.

Ребята притихли. И не столько от того, что Василий Васильевич круто ответил Шуре, сколько от впечатления, которое произвел на них кузнечный цех, ни капельки не похожий на кузницу.

На огромной высоте, под окнами, откуда лились солнечные потоки, вверху двигались краны. Мостом перекинувшись от стены до стены, они опускали на канатах большущие крюки, подцепляли подвешенные на цепях раскаленные слитки величиной с быка и легко подносили их к молотам. А каждый молот — ростом с дом. Дышащий жаром слиток захватывала ползающая по полу машина и совала меж двух станин молота.

— Смотри, какая здоровая кувалда вверх и вниз ходит, — сказал Андрей.

— Это называется падающей частью, — поправила Шура.

Молоты, шеренгой стоявшие вдоль цехового пролета, не стучали со звоном, как в кузнице, а только ухали. Многотонные слитки поворачивались, зажатые в коротком хоботе машины, сплющивались, прямо на виду приобретали другую форму.

В цехе такой простор, что разбегаются глаза. В пролете можно бы разметить футбольное поле, а за линией колонн из стальных переплетов — второй, тоже большой пролет. Оттуда доносилось металлическое жужжание и перестук.

Василий Васильевич подвел ребят к ближайшему молоту, что-то сказал, но они не слышали, оглушенные непривычным шумом цеха. Прошло много минут, пока уши приспособились к машинному грохоту и стали различать человеческую речь.

Но самое главное, что поразило ребят, это то, что за рычагами машины, ворочающей под молотом раскаленный слиток, сидела девушка. Андрей толкнул Шуру в бок, неслышно произнес «о-о» да так и продолжал стоять с раскрытым ртом, с буквой «о» на губах.

— Эта машина называется манипулятор, — объяснял Василий Васильевич. — Работа на нем требует большого умения, сноровки и знаний.

— Она, та, что управляет, и есть главный кузнец? — разочарованно спросила Шура. — Вы же говорили, эта профессия — чисто мужская…

Старик поерошил сердитыми бровями и усмехнулся:

— Нет. Бригадира я вам сейчас покажу. Тимофей! — крикнул он куда-то в пространство.

Из-за молота вышел молодой мужчина в фартуке, надетом прямо поверх майки-безрукавки. Привычно вздвинул большие очки на лоб и поздоровался. Это был, пожалуй, из всех цеховых здоровяков здоровяк, с широкими круглыми плечами, с массивными бицепсами. Но ребят он своим видом силача не удивил, как ожидал Василий Васильевич. Во-первых, они знали цирковых борцов более богатырских. А во-вторых, Тимофей со своей силищей казался просто ненужным на этой механизированной работе.

Мастер представил его ребятам:

— Тимофей Иванович Останин.

Шура кивнула богатырю, как старому знакомому: он жил в соседях с бабушкой, на одной лестничной площадке, и они виделись не раз. Это не прошло мимо острого взгляда Василия Васильевича. Он заметил улыбку Тимофея Шуре и, так как не любил, чтобы из его учеников кого-нибудь выделяли, решил подтрунить:

— Это, Тимофей, наш самый закоренелый женоненавистник — Александр Белых. Всякую работу презирает, если она хоть чуточку женская.

Василий Васильевич хорошо знал богатыря Тимофея и ожидал, что тот начнет разговор о равноправии женщин в нашей стране, пожурит зарвавшегося мальчишку, повоспитывает: кузнец кузнецом, а женщин уважать надо. Но Тимофей подошел к Шуре, обнял за плечи и засмеялся:

— Что ты, Василий Васильевич! Неправда. Я его знаю, он пример всем парням нашего дома. Шурка умеет делать все. Полы вымыть — пожалуйста. Любое дело по домашности. Обед сготовить, носки заштопать, одежонку постирать, кастрюли надраить — все, что угодно. Вот будет человек! Все, что надо в жизни уметь, он осваивает без малейшей кичливости. Родители в нашем доме своих парней начали заставлять и мусор выносить, и посуду мыть. А то ведь, знаешь, мальчишки так рассуждают: как работа погрязнее да поскучнее, так девчачьей называется.

Тимофей говорил это не одному Василию Васильевичу, а обращался ко всем ученикам.

4

Шура начинала тяготиться своим двойственным положением. Уж на что Андрей — совсем недавно говорил: терпеть не могу девчонок, а тут вдруг поведал по секрету:

— Помнишь, мы девчат встретили?.. Они тебе нравятся? Люся Зотова, знаешь, на нашей улице живет… — Андрей, сняв фуражку, зачем-то стал причесываться. Это на улице-то! И смотрел он на товарища виновато, как бы извиняясь.