Приключения русского дебютанта - [138]
Эта мысль особенно развеселила его, и он, остановившись посреди площади, подносит руку к носу, — ту, что недавно побывала внутри практичного хлопчатобумажного белья его новой девушки; на руке даже появилось раздражение от того, что она терлась об эластичную резинку. Потом он нюхает другую руку для сравнения: что за животные запахи таит в себе эта стильная, хорошенькая уроженка Чикаго с модной стрижкой «паж» и твердыми марксистскими убеждениями.
Аве Мария! Впервые он засунул руку туда. Ему всегда казалось, что «первый раз» случится с зачуханной, толстой, ужасно одетой девчонкой, напуганной еще сильнее, чем он сам. А теперь все переменилось. Теперь он стоит посреди площади, обдумывая то, что произошло, оценивая свою удачу путем различных арифметических действий: вычитая Ленинград, деля на Баобаба, прибавляя уроженку Чикаго и умножая на зарождающуюся способность отринуть прошлое и стать Образованным Американцем, пресыщенным, но безусловно счастливым супергероем.
Приятное мгновение на городской площади длится столь долго, что он будет вспоминать о нем даже тогда, когда подробности той первой возни с чужими гениталиями утратят ясность. Вспоминать он будет вот что: птицы, сбитые с толку погодой, заливисто чирикая, жмутся к безлистным деревьям, ветки скрипят и трепещут под птичьим весом, словно их тоже реанимировало тепло; голый кустарник, пышный и высокий, тянется вдоль увитого плющом розового гранита собора при колледже, недавно преобразованного в штаб студенческого союза; неовикторианские башенки здания гуманитарных факультетов, где некогда шумели пинчониты и ачебианцы[61] и где ныне царит интеллектуальная скука, накатывающая каждый весенний семестр. Да, эта картина, эта прекрасная и ни на что не похожая флора и фауна наконец принадлежат ему. Колледж им. Владимира, основанный в 1981 году последней волной ленинградских «зерновых» евреев; они высадились в аэропорту им. Кеннеди и проникли на тысячу верст вглубь, дабы смешать своих сыновей и дочерей с мягкой и расплывчатой либеральной элитой Нового Света. Спасибо мамочке и папочке Гиршкиным за $25 000 годовых, покрывающих плату за обучение и прочие расходы. В итоге все окупится. Я их не разочарую.
Убедившись, что на площади он стоит один в блеклом утреннем свете, Владимир обнимает себя так крепко, как, по его представлениям, станет обнимать его всю ночь уроженка Чикаго, когда окончательно влюбится в него и когда они начнут сколачивать планы женитьбы после окончания колледжа. Пока же свою первую ночь они провели спиной друг к другу, в основном потому, что каждый смущался смотреть в лицо другому, и теперь у Владимира болело тело в разных местах с непривычки к ее брошенному на пол матрасу. Но боль радует его, она — доказательство того, что с ним приключилось; к тому же он пока понятия не имеет, сколь много в запасе у любви изощренных наказаний, огромных штрафов за неумышленное несоблюдение ее уложений или оказание доверия тому, кто его не заслуживает. Хотя, если честно, тело ломит дико. Потому он решает отправиться к себе в общежитие, где соседа по комнате, доброго и прилежного еврея из Питтсбурга, не возмутит приглашение воскурить травки по столь особому поводу. А потом он немного поспит, давно пора.
Он открыл глаза на мгновение столь краткое, что оно не поддавалось измерению, и опять закрыл, когда вес век стал неподъемен. В темноте боль, казалось, рассеивалась — ощущение, верное для всех частей тела, кроме нескольких участков, где под гипсом и повязками она пылала огнем. Но увиденного в мгновенной вспышке света и восприятия ему хватило с избытком. Потрескавшаяся, заплесневелая плитка того зеленого оттенка, что бесчестит всякую зелень. Вообразите растение, которое перенесли в сырой заводской подвал и учили обходиться без всего, чем оно дорожило прежде — воздуха, росы, света и хлорофилла, — до тех пор, пока увядшее создание не смирилось и не подружилось с подвальным бойлером. А еще он успел заметить на побитой, кривой плитке тень вентиляторной лопасти, мелькнувшей с тоскливым шипением. Медленный, древний вентилятор с лукообразными, как зад «студебеккера», очертаниями.
Тут-то он и вернулся к реальности. Над ним серые небеса, но не Среднего Запада, а Столовии. И одновременно вспомнил, о чем подумал напоследок, прежде чем потерять сознание: о побеге — конечном постыдном выборе человека без страны. Он уже вообразил спасительный самолет, превратившийся с подсказки старомодного потолочного вентилятора в серебристый лайнер «Трансуорлд», с четырьмя пропеллерами, что жужжат в облаках, тронутых сепией, с тридцатью пассажирами и пятью членами экипажа на борту, место назначения — посадочная полоса Ла-Гардии.
Проснувшись, он обнаружил, что у него горит запястье, будто в нем бушует локальная лихорадка. Ощущение тем более тревожное, что к югу от запястья лежала глубоко анестезированная пустота — его рука, месиво, в котором все прямое было изогнуто, гладкие сплетения перекручены. Какой там стратосферный лайнер, скорее крушение «боинга» на кочковатом поле и раскиданные вокруг тела.
Морган обхватила ладонью его запястье. Нажимая указательным пальцем, она измеряла пульс. На ней была соломенная шляпка с ромашкой, под шляпкой лицо не просто печальное, но воплощение печали — то есть оно светилось печалью. Некрашеные губы воспалились оттого, что она нервно грызла ногти, и чем-то напоминали губы Владимира, разбитые сапогом. Владимир сразу понял: легкомысленная шляпка с ромашкой была попыткой доказать, что случившееся не состарило Морган, а заодно повеселить Владимира.
Книга американского писателя Гари Штейнгарта «Абсурдистан» — роман-сатира об иммигрантах и постсоветских реалиях. Главный герой, Михаил Вайнберг, американец русского происхождения, приезжает к отцу в Россию, а в результате оказывается в одной из бывших советских республик, всеми силами пытаясь вернуться обратно в Америку.
Новый роман Гари Штейнгарта, автора нашумевших «Приключений русского дебютанта» и «Абсурдистана». Ленни Абрамов, герой «Супергрустной истории настоящей любви», родился не в том месте и не в то время. Его трогательная привычка вести дневник, которому он доверяет самые сокровенные мысли, и не менее трогательная влюбленность в кореянку Юнис Пак были бы уместны несколько веков назад. Впрочем, таким людям, как Ленни, нелегко в любые времена.В «Супергрустной истории» читатель найдет сатиру и романтику, глубокий психологизм и апокалиптические мотивы.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.
Если обыкновенного человека переселить в трущобный район, лишив пусть скромного, но достатка, то человек, конечно расстроится. Но не так сильно, как королевское семейство, которое однажды оказалось в жалком домишке с тараканами в щелях, плесенью на стенах и сажей на потолке. Именно туда занесла английских правителей фантазия Сью Таунсенд. И вот английская королева стоит в очереди за костями, принц Чарльз томится в каталажке, принцесса Анна принимает ухаживания шофера, принцесса Диана увлеченно подражает трущобным модницам, а королева-мать заводит нежную дружбу с нищей старухой.Проблемы наваливаются на королевское семейство со всех сторон: как справиться со шнурками на башмаках; как варить суп; что делать с мерзкими насекомыми; чем кормить озверевшего от голода пса и как включить газ, чтобы разжечь убогий камин...Наверное, ни один писатель, кроме Сью Таунсенд, не смог бы разрушить британскую монархию с таким остроумием и описать злоключения королевской семьи так насмешливо и сочувственно.
Тед Уоллис по прозвищу Гиппопотам – стареющий развратник, законченный циник и выпивоха, готовый продать душу за бутылку дорогого виски. Некогда он был поэтом и подавал большие надежды, ныне же безжалостно вышвырнут из газеты за очередную оскорбительную выходку. Но именно Теда, скандалиста и горького пьяницу, крестница Джейн, умирающая от рака, просит провести негласное расследование в аристократической усадьбе, принадлежащей его школьному приятелю. Тед соглашается – заинтригованный как щедрой оплатой, так и запасами виски, которыми славен старый дом.
Жизнь непроста, когда тебе 13 лет, – особенно если на подбородке вскочил вулканический прыщ, ты не можешь решить, с кем из безалаберных родителей жить дальше, за углом школы тебя подстерегает злобный хулиган, ты не знаешь, кем стать – сельским ветеринаромили великим писателем, прекрасная одноклассница Пандора не посмотрела сегодня в твою сторону, а вечером нужно идти стричь ногти старому сварливому инвалиду...Адриан Моул, придуманный английской писательницей Сью Таунсенд, приобрел в литературном мире славу не меньшую, чем у Робинзона Крузо, а его имя стало нарицательным.