Приключения бригадира Этьена Жерара - [34]

— Я должен указать вашему высокородию, что этот француз мой пленник, — произнес он.

Англичанин замахнулся на Эль-Кучилло саблей и закричал:

— Вы — негодяй и разбойник! Прямо срам для нас иметь таких союзников. Будь я на месте лорда Веллингтона[6], вы давно бы болтались с веревкой на шее на первом попавшемся дереве.

— Но как же быть с моим пленником? — сладким, вкрадчивым голосом повторил Эль-Кучилло, мерзко улыбаясь.

— Он отправится с нами в британский лагерь.

— В таком случае, позвольте вам сказать словечко на ухо.

Он приблизился к юному офицеру, а затем вдруг быстро повернулся ко мне и выстрелил. Пуля скользнула по моим волосам и пробила насквозь шапку. Видя, что он промахнулся, Эль-Кучилло собирался выстрелить снова, но в этот момент английский сержант сильным ударом сабли поразил его в шею. Голова была почти отделена от туловища. Эль-Кучилло, окровавленный, упал на землю.

Вся орда разбойников бросилась на нас. Отбив их нападение, мы повернули лошадей и помчались, что есть духу, по извилистой тропинке, направляясь к открытой долине.

Выбравшись из ущелий, мы остановились и стали подсчитывать наши потери.

Я был изранен и утомлен, но радовался при мысли, что мне, Этьену Жерару, удалось оставить по себе хорошую память в этой шайке убийц.

Я даже произнес сопровождающим меня англичанам маленькую речь, в которой об'яснял им, какого знаменитого воина они спасли от смерти. После этого я хотел сказать им несколько слов о славе и о том, что храбрые противники должны уважать друг друга, но офицер прервал поток моего красноречия.

— Все это так, но каковы наши потери, сержант? — спросил он.

— Лошадь Джонса ранена пистолетной пулей в щеку.

— Джонс отправится с нами, а сержант Галлидай с Гарвеем и Смитом пусть едут направо навстречу патрулям германских гусар.

Сержант и двое солдат немедленно же двинулись прочь, а мы с офицером направились к английскому лагерю. За нами в некотором отдалении следовал сержант на раненой лошади.

Мы с офицером сошлись очень скоро. Он мне рассказал, что лорд Веллингтон послал его разведать, не продвигается ли французская армия через горы.

Двигаясь по освещенной луной долине и наслаждаясь прелестями чудной испанской ночи, мы мирно беседовали друг с другом.

В таких приятных разговорах мы провели всю ночь. На рассвете откуда-то спереди раздался треск мушкетов. Англичанин об'яснил мне, что стрельба производится в английском лагере. Там заведен обычай каждое утро разряжать мушкеты и класть в них свежие заряды.

— До наших передовых постов остается не больше мили, — сказал он.

Я оглянулся по сторонам и заметил, что мы остались вдвоем. Мы ехали крупной рысью, и драгун, следовавший за нами на хромой лошади, отстал и пропал из вида. Во всей пустынной и скалистой местности никого, кроме меня и моего спутника, не было. Оба мы были вооружены и сидели на прекрасных конях. И вот тогда-то я и задал себе вопрос: так ли уж это необходимо мне ехать вперед — к английским передовым постам? Недолго раздумывая, я остановил свою лошадь и об'яснил англичанину, что желаю уехать.

Он задумался на мгновение, а потом наивно спросил:

— Итак, вы хотите задать драла?

— С вашего разрешения…

— Если вы попробуете сделать хоть шаг, я вам немедленно отрублю голову, — произнес англичанин.

— Ну, это еще неизвестно.

— А вот мы посмотрим! — воскликнул он, обнажая саблю.

Я сделал то же самое, но, не желая причинять вред этому прекрасному молодому человеку, я стал уговаривать его не горячиться.

— Вы говорите, что я ваш пленник, но ведь и я мог бы сказать то же самое. Хотя я нисколько не сомневаюсь в том, что вы хорошо владеете саблей, но вам никогда не победить лучшего бойца во всех шести легких кавалерийских бригадах французской армии.

Вместо ответа, он хотел меня ударить по голове. Я парировал и отсек половину его белого плюмажа. Он хотел поразить меня в грудь, но я опять отбил его удар и отрубил остаток плюмажа.

— Чорт побери ваши обезьяньи фокусы! — воскликнул он в то время, как я от'ехал от него на несколько шагов.

— Послушайте, зачем вы на меня нападаете? Ведь вы видите, что я не отражаю ваших ударов, — сказал я.

— Вы должны ехать со мной в лагерь.

— Я ни за что не поеду в лагерь.

— Ставлю девять против четырех, что поедете, — крикнул он, снова бросаясь на меня и замахиваясь саблей.

Его слова о девяти и четырех навели меня на новую мысль. Очевидно, он был ярым спорщиком, и я решил воспользоваться этим.

— Знаете что, — предложил я, — бросимте кости и решим, кто чей пленник — вы мой или я ваш?

Англичанин улыбнулся. Он любил спорт, а я затронул его слабое место.

— Где у вас кости? — воскликнул он.

— У меня нет костей.

— И у меня тоже нет, но за то у меня есть карты.

— Ну что же, пускай будут карты. Это все равно, — сказал я.

— А во что играть будем?

— Во что хотите.

— Хотите экарте? Сыграем три партии.

Я согласился, при чем не мог не улыбнуться. Едва ли во Франции найдутся три человека, которые могли бы сравняться со мной в искусстве играть в экарте. Мы сошли с лошадей, и я честно сообщил об этом англичанину, но он, выслушав меня, только улыбнулся.

— У Вотьера я считался лучшим игроком в экарте, — ответил он, — если вы меня побьете только благодаря удачным картам, то и тогда можете считать, что заслужили свободу.