Глава 1. Осётр в бельевом корыте. Света ревнует. А кое-кого и плёточкой. Сорок Седьмой переходит на Х-мерный уровень
На встречу Нового 20хх года Света ждала дорогих гостей: Олю и Ивана Адамовича. А также — ребёнка. Нет, ребёнка, конечно, она ждала значительно позже — в конце мая, начале июня, — но в этом ведь, через двенадцать часов грядущем, 20хх году. И, стало быть…
— Светлана Владимировна, — от приятно волнующих размышлений о будущем мальчике (или — девочке?) Свету отвлёк напевный голос домработницы Ниночки, — я всё-таки думаю, этого осетра надо приготовить целиком — на пару. А бульон для заливного сварить отдельно. Из окуней — Василий всю ночь рыбалил, сегодня с утра принёс — белужьей головы и можно ещё сулу добавить. Чтобы — покрепче. Чтобы желатину почти не класть.
— Этого? — отвлечённая от своих мыслей Света не сразу смогла переключиться на хозяйственные заботы: — Да в нём же больше десяти килограмм! И как ты его, Ниночка, собираешься варить? Да ещё — на пару?
(Нина Юрьевна была на девять лет старше Светы, но обращалась к ней, как к хозяйке, всегда по имени-отчеству. Света, напротив, сразу же переняв от Сергея ласкательно-уменьшительное «Ниночка», Ниной Юрьевной называла домработницу только, когда всерьёз на неё сердилась. А поскольку за четыре месяца их знакомства такое случилось всего два раза, то нельзя быть уверенным, что Ниночкино отчество она помнила твёрдо — во всяком случае, до такой степени, чтобы, не задумываясь, произнести его. Вообще-то… при желании… ревнуя к прошлому Сергея… а возможно — не только к прошлому… но и у Сергея, и у обеих женщин, слава Богу, ума хватило… у мужа и домработницы — не давать ни малейшего повода думать, будто в прошлом их связывало нечто большее, чем отношения хозяина и прислуги… у Светы — снисходя к мужским слабостям — это самое прошлое не ворошить…)
— В корыте, Светлана Владимировна. Я уже примеряла — влазит. На дно положить решётки, сверху накрыть доской — ещё как сварится. А подавать на этом, — Нина Юрьевна указала на висящий на стене в обрамлении ассегаев (дротиков) почти двухметровый овальный «зулусский» щит — разумеется, сувенирный: предприимчивыми южноафриканцами поставленная на поток экзотика.
— На этом? — прыснула Света, — да за такую инициативу Серёженька нам обеим ох и пропишет «ижицу»! И правильно сделает! Плешаковский подарок — под осетра! Ох, уморила, Нинка — ха-ха-ха!
— И ничего Сергей Геннадьевич сердиться не будет. — Даже не улыбнувшись, на полном серьёзе отозвалась Нина Юрьевна. — На прошлом Старом Новом Годе он сам придумал. Только тогда не под заливного осетра, а для паровой севрюги. Я её тоже тогда — в корыте — и всё гадала, на чём подать. В корыте-то некрасиво, думала даже на доску выложить — ну, на эту, которая вместо крышки, — но всё равно не фонтан. Маюсь, значит, надоедаю Сергею Геннадьевичу, а он сначала отшучивался, а потом глянул на эту дуру, — Ниночка указала на покрытый диковинным чёрно-белым узором овальный щит, — снял её со стены, отвинтил поперечину, а она только так, для блезиру, на двух шурупчиках, и говорит мне: вот тебе, Ниночка, королевское блюдо. Зулусским, говорит, вождям когда-то на таких щитах подавали сваренных живьём врагов. Пошутил, конечно, но всё равно… я так, пока не набралась как следует, ни кусочка не могла с этого блюда взять. А когда набралась — там уже мало чего осталось. Другим-то очень понравилось. А Андрей Матвеевич уж так смеялся — страсть. Ха-ха-ха, говорит, Сергей, знали бы негры, как казаки их сувенир используют!
— Смеялся, говоришь, Ниночка? — на официальных приёмах виденного ею дважды, семидесятипятилетнего, чопорного, в строгом тёмно-синем костюме ростовского Губернатора не то что смеющимся, а даже чуть улыбающимся Света себе не могла представить. — Не обиделся, значит, что Серёженька его подарком распорядился так.
