Приговорённые к совершенству - [22]

— Ё. т. м., Копчёный! Глянь-ка! Это же тот сучий БТР!

— Сам вижу! А тут, Воробей, рядышком, то, что от «джипа» Груздя осталось! Ни х… себе! Чёрный, а ты что думаешь?!

— В жопе мы, Копчёный, глубоко в жопе — вот что я думаю. С позавчерашнего дня. Когда Груздь за…ярил по этому вот самому патрульному БТР. А у тебя встал на «козлика». Два куска, два куска — голыми руками возьмём! Взяли?!

— Чёрный, кончай! Это Воробей с Бубликом как фраера купились.

— Да я не про то, Копчёный. Я это к тому, что к Седому нам возвращаться нельзя. Или сдаст Батьке, или — ещё вернее! — кончит сам.

— Чёрный, ты мне про то ещё утром пел. Там — у Колодца. Сваливаем, сваливаем — вот и свалили! Ты лучше скажи, что нам по-твоему делать сейчас? А что в жопе — без тебя вижу!

— Сейчас, Копчёный, нам надо до вечера затаиться где-нибудь в балочке. И сидеть не высовываясь, как мыши… И, знаешь, — Чёрному в голову пришла неожиданная мысль, — этот грёбаный туман нам на пользу! Где мы сейчас? До Колодца-то отсюда километров триста! Или четыреста! Мигом перенеслись — и без следа! Тот долбаный десантник, который следил за нами, даже если подмогу вызовет, х… найдёт! А ночью — на север. Не доезжая Калача, заправимся и — к Волге.

— Патруль! — вдруг закричал Воробей. И сразу же слева и справа от «джипа» ударили две пулемётные очереди. Копчёному, чтобы оценить ситуацию, понадобилось секунд десять, пятнадцать:

— Чёрный, к пулемёту! Воробей, по газам! Они что, на БМП?

— Да нет. На «джипе», кажись, без верха. Или на армейском чём-то. Уйдём! — ответил Воробей, выруливая на дорогу и набирая скорость.

Однако преследователи не отставали. Стрелка спидометра подошла к ста семидесяти, мотор работал почти на полную мощность, Воробей уже с трудом справлялся с управлением, а пылевое облако следовало сзади будто привязанное. Примерно — в километре. Не приближаясь. Но и не отставая. Аккуратно держа дистанцию. Беся своим постоянством. Минут через двадцать этой безумной гонки Копчёный не выдержал:

— Воробей, тормози. Бублик, дай мне «Стингер» — я его сейчас сделаю!

— Или он нас, — меланхолически уточнил Чернышёв.

С позавчерашнего вечера, с бесславного боя с патрулём, бывший милиционер чувствовал себя очень неважно. Три года неразберихи, три года безвластия, похоже, заканчивались. Даже — с приходом Иннокентия Глебовича — здесь, в Степи. Место произвола начинал занимать закон. А вот он, Санька Чернышёв, не сумевший вовремя порвать с бандой Копчёного, оказывался по ту его сторону — вне закона. И делая отчаянные попытки отойти от своих сообщников, чувствовал: зря. Ничего не получится: связался с урками — быть ему с ними до конца.

Пока Воробей тормозил, пока Копчёный выбирался наружу и подготавливал «Вампир» к стрельбе, преследователи успели резко развернуться и частично скрыться в ложбинке. Самонаведение должным образом не сработало — ракета, разминувшись с патрульным автомобилем, взорвалась далеко в степи. И сразу за неудачным выстрелом прогрохотали в ответ две короткие пулемётные очереди.

— Падлы, суки, козлы! — грозно, трясясь от бешенства, проорал Копчёный. Грозно — и в то же время как-то беспомощно, едва ли не жалобно, с очень слышимой ноткой страха. Проорав, вскочил в «джип» и грузно плюхнулся на сиденье: — Воробей, гони во всю мочь! Эта курва должна отстать! Или нам п…!

* * *

Если бы Света не пристегнулась, то её, когда Сергей резко развернулся на большой скорости, вполне могло выбросить из кузова: удерживающий ремень прямо-таки врезался в тело. Однако в пылу погони женщина не почувствовала не то что боли, но даже просто какого-нибудь стеснения: скорость полностью овладела ею — дальше, вперёд, быстрее! Краешком глаза отметив просвистевшую мимо и ухнувшую в стороне гранату, Света отнюдь не подумала, что рядом только что просвистела смерть; упоённая боем, она лишь немножечко подосадовала из-за случившейся задержки — хотелось, словно на легендарной тачанке, лететь по степи в открытом «Уазике», паля из пулемёта по удирающему врагу. И неважно, что за рулём сидел Сергей, а у пулемёта Иван Адамович: Свете казалось — всюду она. И за рулём, и у пулемёта, и более: не мотор, а она вращает колёса мчащегося автомобиля. Конечно, долго такому состоянию было не удержаться, и верно: оно прошло — стоило заговорить Ивану Адамовичу. Его будничный голос, разрушив чары безумной гонки, вернул Свету земле — превратив Валькирию если и не в обычную пассажирку, то, в лучшем случае, в боевую спутницу.

— Сергей, дай им отойти ещё хотя бы на полкилометра. А то, если даже ракет у них не осталось, могут из пулемёта.

— Майор, я контролирую. Чтобы на такой скорости из пулемёта — не этим гадам! А притормозят — я тоже. Бегут сволочи! Ничего — дожмём! Сдрейфили! Никуда им от нас не деться! — отрывисто, громко, чтобы в рёве мотора и вое ветра не потерялись его слова, бросил Сергей. — Я сейчас в сторону! На обгон! Света, держись покрепче!

«Уазик», резко ускорив и без того сумасшедший бег, начал, нагоняя, описывать широкую дугу вокруг преследуемой машины. До этого Свете казалось, что быстрее не может быть — оказалось, может. Вой разрываемого автомобилем воздуха, становясь всё выше, вдруг почти смолк: то ли сделался недоступным для восприятия, то ли попросту заложило уши — перестав слышать, Света вновь отдалась немыслимой гонке, душа её, воспарив, опять вознеслась над землёй.