Приглашение в социологию эмоций - [70]
В-шестых, хотелось бы особенно отметить, что привлекательность социологии эмоций не делает исследование эмоций простым. Популярность социологии эмоций и сложность изучения эмоциональных переживаний, особенно в поле социологии, являются парадоксом этой субдисциплины. В главе «Идентификация эмоций» автор показывает, что полагаться на технические и визуальные средства, аппаратуру и изучение экспрессивной мимики совершенно недостаточно [Симонова, 2016]. Но с другой стороны, у социологов есть преимущество – в виде познания разных социальных контекстов, что может помочь в исследовании эмоций, их более точной фиксации и определения.
В-седьмых, достоинством учебника, с нашей точки зрения, является то, что читатель в результате его изучения понимает трудности и неисчерпаемость исследований эмоций; при этом автор выстраивает довольно целостную картину социологического подхода к эмоциям (хотя это было для него очень трудной задачей) без систематического изложения разных концепций, новых исследований в других областях и др., тем самым закладывая твердый фундамент знаний у учащегося. Безусловно, многие классические исследования уже устаревают, в современной социологии эмоций востребованы новые теории, обобщение и метаанализ постоянно растущего количества эмпирических исследований, решение методических проблем, но без проведения дисциплинарных границ и усвоения основных принципов дисциплины это невозможно. Эта область знания – залог развития новых квалификаций социолога, а также междисциплинарного сотрудничества. Сегодня мы наблюдаем всплеск интереса к эмоциям в разных науках и сферах человеческой деятельности [Симонова, 2018], и даже если этот ажиотаж «рутинизируется», научный поиск в социологии эмоций продолжится с помощью в том числе таких замечательных книг.
Во второй части нашего послесловия необходимо немного сказать об особенностях перевода. Учебник является небольшим по объему и изложен довольно простым языком, однако переводить его было нелегко, поскольку он написан американцем и неизбежно является культурно контекстуальным. Не везде удавалось передать на русском языке непринужденную манеру общения автора с читателем, однако даже в неформальной беседе с читателем о повседневной жизни автор остается социологом и использует различные специальные термины и теории. Примеры, которыми наполнен учебник, характеризуют в основном американский социально-культурный мир, хотя и современный и глобализированный. Но это, безусловно, не делает их совершенно непонятными. Более того, за рамками рассмотрения остаются примеры из жизни высших и низших классов, поскольку автор обращается в основном к примерам из жизни среднего (своего) класса. Но здесь, к сожалению, приходится заметить, что в переводе это не всегда удается отразить. Например, вместо «поднять почту» (около дома, что указывает на «одноэтажную Америку», пригороды, где живут в основном представители среднего класса) мы все-таки переводим как «забрать почту» (с. 24)[81], поскольку не хотели отвлечь внимание читателя от основной мысли автора, так как в том контексте классовые параметры не имели решающего значения.
Читатели должны понимать, что в других социально-культурных условиях и контекстах люди могут по-другому называть, переживать и понимать эмоции. У нас появляется возможность сравнить понимание и выражение эмоций в нашем обществе и в американском, понять, насколько эмоции культурно и социально обусловлены. Тем не менее при всех различиях существуют и общие вещи в эмоциональной сфере: это сами различия между выражаемыми и переживаемыми эмоциями, управление эмоциями, некоторые эмоциональные нормы, общие тенденции, которые свойственны большинству современных обществ.
Важнейшие примечание, которое следует здесь сделать, касается перевода основного термина – эмоции. Автор использует в основном два слова – эмоции (emotions) и чувства (feelings), он употребляет их как взаимозаменяемые, не делая никаких различий и не фокусируясь на этом, хотя, безусловно, основным понятием остаются эмоции. Надо заметить, что сегодня многие специалисты используют данные термины как синонимичные, а по поводу дефиниции эмоций и их классификации пока нет консенсуса (см.: [Bericat, 2016; Фельдман-Баррет, 2018; Плампер, 2018]). Однако некоторые социологи разводят эти понятия (см., например: [Ильин, 2016]). Поэтому слово emotion мы переводили как «эмоции», а слово feeling – как «чувство», не делая никаких исключений. Автор использует и другие слова для обозначения эмоций – sentiment (чувство/сентимент), mood (настроение), sense (ощущение), affect(ion) (аффект, аффективное состояние, аффективная привязанность), но их автор использует редко, видимо, стараясь не создавать сложностей. Как нам представляется, читатель может сам решить, как быть с этими терминами, прочитав рекомендуемую в настоящем учебнике литературу и сверх того. Тем более, по мере развития социологии эмоций понимание различий между этими терминами может измениться. Автор не дает строгого определения эмоций. Мы уже писали [Симонова, 2018] о том, что большинство социологов, как, впрочем, и другие специалисты, тоже не дают этого определения, а рассматривают эмоции через их отдельные компоненты, концентрируясь прежде всего на социальных измерениях эмоций – их поведенческих, экспрессивных и культурных выражениях: действиях, экспрессивной мимике, языке тела, языковых обозначениях и культурных представлениях, и меньше – на их психологической динамике и соответствующих физиологических реакциях. Кроме того, существуют и разнообразные классификации эмоций [Симонова, 2016; Jasper, 2018; Bericat, 2016], о которых будет необходимо читать дополнительно.
Перед вами первое подробное исследование норм жизни населения России после Второй мировой войны. Рассматриваются условия жизни в городе в период сталинского режима. Основное внимание уделяется таким ключевым вопросам, как санитария, доступ к безопасному водоснабжению, личная гигиена и эпидемический контроль, рацион, питание и детская смертность. Автор сравнивает условия жизни в пяти ключевых промышленных районах и показывает, что СССР отставал от существующих на тот момент норм в западно-европейских странах на 30-50 лет.
В книге воспоминаний заслуженного деятеля науки РФ, почетного профессора СПбГУ Л. И. Селезнева рассказывается о его довоенном и блокадном детстве, первой любви, дипломатической работе и службе в университете. За кратким повествованием, в котором отражены наиболее яркие страницы личной жизни, ощутимо дыхание целой страны, ее забот при Сталине, Хрущеве, Брежневе… Книга адресована широкому кругу читателей.
Содержание антологии составляют переводы автобиографических текстов, снабженные комментариями об их авторах. Некоторые из этих авторов хорошо известны читателям (Аврелий Августин, Мишель Монтень, Жан-Жак Руссо), но с большинством из них читатели встретятся впервые. Книга включает также введение, анализирующее «автобиографический поворот» в истории детства, вводные статьи к каждой из частей, рассматривающие особенности рассказов о детстве в разные эпохи, и краткое заключение, в котором отмечается появление принципиально новых представлений о детстве в начале XIX века.
Монография впервые в отечественной и зарубежной историографии представляет в системном и обобщенном виде историю изучения восточных языков в русской императорской армии. В работе на основе широкого круга архивных документов, многие из которых впервые вводятся в научный оборот, рассматриваются вопросы эволюции системы военно-востоковедного образования в России, реконструируется история военно-учебных заведений лингвистического профиля, их учебная и научная деятельность. Значительное место в работе отводится деятельности выпускников военно-востоковедных учебных заведений, их вкладу в развитие в России общего и военного востоковедения.
Как цикады выживают при температуре до +46 °С? Знают ли колибри, пускаясь в путь через воды Мексиканского залива, что им предстоит провести в полете без посадки около 17 часов? Почему ветви некоторых деревьев перестают удлиняться к середине июня, хотя впереди еще почти три месяца лета, но лозы и побеги на пнях продолжают интенсивно расти? Известный американский натуралист Бернд Хайнрих описывает сложные механизмы взаимодействия животных и растений с окружающей средой и различные стратегии их поведения в летний период.
Немногие культуры древности вызывают столько же интереса, как культура викингов. Всего за три столетия, примерно с 750 по 1050 год, народы Скандинавии преобразили северный мир, и последствия этого ощущаются до сих пор. Викинги изменили политическую и культурную карту Европы, придали новую форму торговле, экономике, поселениям и конфликтам, распространив их от Восточного побережья Америки до азиатских степей. Кроме агрессии, набегов и грабежей скандинавы приносили землям, которые открывали, и народам, с которыми сталкивались, новые идеи, технологии, убеждения и обычаи.
С тех пор как глобальная волна («третья волна») демократизации достигла пика на рубеже 1980‑1990‑х годов, тема демократизации стала важнейшей для понимания современного мира политики. Неслучайно во многих бакалаврских и постдипломных учебных программах по политической науке и международным отношениям появились учебные курсы по политическим изменениям и демократизации, но при этом предложение высококачественных учебников по данной тематике остается ограниченным. Настоящее учебное пособие восполняет указанный пробел, доступно и в систематизированном виде знакомя студентов и всех интересующихся современной политикой с теоретическими и практическими аспектами политических изменений и демократизации.
Учебник «Что такое антропология?» основан на курсе лекций, которые профессор Томас Хилланд Эриксен читает своим студентам-первокурсникам в Осло. В книге сжато и ясно изложены основные понятия социальной антропологии, главные вехи ее истории, ее методологические и идеологические установки и обрисованы некоторые направления современных антропологических исследований. Книга представляет североевропейскую версию британской социальной антропологии и в то же время показывает, что это – глобальная космополитичная дисциплина, равнодушная к национальным границам.