Приёмыши революции - [260]
Честно сказать — о встрече с Настей, хоть и неизбежной, необходимой, Ксения старалась не думать. Уж точно не о том, чтоб идти к ней туда… Ольга тоже с такой беспечной улыбкой сказала, что Настя иногда забывает, что её домашний адрес не на Лубянке.
Однако Настя пришла сюда. Это было вполне естественно, ведь не могла же она не проводить сестру, но Ксения не могла сказать, что была к этому готова. Как ни мучительно было читать это и не быть в силах представить, а значит — поверить, а значит — уместить в голове и найти оправдание чёрным строчкам на сероватой газетной бумаге — да, там и фотография была, но на фотографии-то было лицо, родное, узнаваемое лицо — видеть вживую ещё мучительнее. Если так когда-то потрясло родственников появление Кирилла Владимировича с красным бантом в петлице, то стоит, наверное, как ни жестоко, радоваться, что большинство из них не дожили до того, чтоб увидеть эти рыжеватые кудри, эти строгие, так похожие на отцовские брови под козырьком фуражки с красной звездой.
Настя принесла для Маши бумагу. Бумагой этой Маша немедленно похвасталась провожающим — сама попросила оформить. Справка о том, что она, с её многочисленными тюками накупленных подарков — тут ткань на платья, кое-какая готовая одёжа, посуда, да чая сколько удалось достать — не спекулянт, что везёт всё это для приёмной семьи и тех людей, что дали им приют.
— Не для своих же только…На всех, конечно, не наберёшь, опять же, страшно думать, живы там все или… Но сообщали вроде, были кто там, потерь там мало. Коров, правда, беляки почти всех пожрали, новых покупать теперь где-то… Но про родство со мной и Пашкой, вроде как, не прознали, народ там хороший оказался, хоть и пришлые же мы им. Да хозяйство-то, пропитание — это наживное, земля тем более там вроде ничего, получше, чем в иных местах. А вот с вещами всякими беда. Хоть приоденутся маленько, оно и работать веселее, если не в лохмотьях.
— Мне девчонки, когда уезжала, тоже пихали кто сколько, — улыбнулась Таня, — купи того, купи сего… Больше, правда, не о нарядах, а о больнице радели. Инструмент у нас вот менять надо. А форсить там и некогда, и не перед кем — народ простой, трудящийся…
— Ну ты ж однако ж платков-то девчонкам накупила, и себе тоже!
— Они ж меня всё же, как ни запиралась, в самодеятельность в эту втащили. А плясать в форме госпитальной не будешь, хоть и было бы это, быть может, забавно.
Поезд дал предупреждающий гудок, девушки встрепенулись, нервно зыркнули на него и принялись болтать с удвоенной силой, уже вроде бы прощаясь, уже понимая, что всего не перескажешь, всласть не наговоришься, сколько времени ни дай, но по последнему разочку просили Таня и Оля подержать на руках мальчиков, поцеловать их в щёчки, и Маша то плакала, то смеялась, и просила передать милой Анюте «тысячу и ещё пятьсот поцелуев», и как возможно станет, чтоб и «Алёшины все» ей писали — Алексей на проводы не пришёл, Маша настояла, чтоб не рисковал в толчее вокзальной, простились они заранее.
«Я им лишняя… — настойчиво крутилось в голове у Ксении, — я им родная, любимая, но — лишняя…»
Медленно поплыли мимо вагоны, и сёстры махали и кричали, пока машущая из окошка Маша совсем не растаяла маленькой точкой вдали.
Это, подумала Ксения, лучшая иллюстрация, что такое чувство бессилия. Видеть, как уменьшается, исчезает вдали поезд, увозящий Машу. Одну она уже потеряла…
А то, с чем она осталась на этом перроне — это Татьяна, при своей серьёзности и здравомыслии отрёкшаяся от имени и веры, добровольно обрёкшая себя на каторжный труд в гиблом северном краю, Ольга, альтруизм которой вопиюще уживался с легкомыслием, и Настя, в обличии которой рядом стоял чужой, опасный человек.
Они гуляли по забросанным жёлтой листвой аллеям ближайшего парка, с машинами договорились о том, что они подберут через час на выходе, Ольга с Татьяной побежали на встречу с потенциальным покупателем Ольгиного ожерелья. С одной стороны, было очень неуютно без них, один на один, с другой — так легче будет говорить…
Настя ворошила ботинками кипы листьев — их здесь подметали, да только толку, ветер осыпал их снова так щедро, что было удивительно, что на ветках ещё что-то осталось. Лужи от недавнего дождя почти высохли, день был ясный, пригожий, только почему-то Ксения периодически передёргивала плечами от озноба. Вероятно, оттого, что чувствовала тоску от ожидания нелёгкого и наверняка бесполезного разговора.
— Я представляю, как вы, наверное, разочарованы. Вы ехали сюда храбро и отчаянно вызволять беспомощных заложников, но обнаружили, что произошедшие перемены коснулись и нас. И вам сложно эти перемены понять.
— Есть перемены, которых разумно и справедливо ожидать. Я не ждала, что встречу тех же юных резвушек, которыми я вас оставила когда-то. Взрослея, мы оставляем наивность, восторженность, прежние суждения, как детские платьица, из которых мы выросли. Тем более вы, после всего, что вы пережили — вы должны были стать не только взрослее, но и мужественнее, даже жёстче — к этому я была готова. Однако я увидела иное…
— Да нет, вы ожидали, что наши взрослые платьица будут увеличенным и доработанным подобием детских. Что мы в принципе не можем носить чего-то иного, чем эти платьица. Чему вы удивлены? Тому, что для Ольги — благодарность, для Тани — ответственность, для Маши — любовь окажутся дороже, чем бессмысленная скорбь по тому, что не вернётся всё равно никогда?
«С замиранием сердца ждал я, когда начнет расплываться в глазах матово сияющий плафон. Десять кубов помчались по моей крови прямо к сердцу, прямо к мозгу, к каждому нерву, к каждой клетке. Скоро реки моих вен понесут меня самого в ту сторону, куда устремился ты — туда, где все они сливаются с чёрной рекой Стикс…».
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Как же тяжело шестнадцатилетней девушке подчиняться строгим правилам закрытой монастырской школы! Особенно если в ней бурлит кровь отца — путешественника, капитана корабля. Особенно когда отец пропал без вести в африканской экспедиции. Коллективно сочиненный гипертекстовый дамский роман.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Видный британский историк Эрнл Брэдфорд, специалист по Средиземноморью, живо и наглядно описал в своей книге историю рыцарей Суверенного военного ордена святого Иоанна Иерусалимского, Родосского и Мальтийского. Начав с основания ордена братом Жераром во время Крестовых походов, автор прослеживает его взлеты и поражения на протяжении многих веков существования, рассказывает, как орден скитался по миру после изгнания из Иерусалима, потом с Родоса и Мальты. Военная доблесть ордена достигла высшей точки, когда рыцари добились потрясающей победы над турками, оправдав свое название щита Европы.
Разбирая пыльные коробки в подвале антикварной лавки, Андре и Эллен натыкаются на старый и довольно ржавый шлем. Антиквар Архонт Дюваль припоминает, что его появление в лавке связано с русским князем Александром Невским. Так ли это, вы узнаете из этой истории. Также вы побываете на поле сражения одной из самых известных русских битв и поймете, откуда же у русского князя такое необычное имя. История о великом князе Александре Ярославиче Невском. Основано на исторических событиях и фактах.