Приёмыши революции - [258]
— Уезжает?
— Конечно! Павла, вообще-то, фронт ждёт. И её тоже, она приписана к полку санитаркой. Поэтому доедут до Урала, там разыщут Машину семью… в смысле, приёмную семью, оставят у них детей…
— Она говорила, что провожать её не обязательно, если нас дела не пустят, но думаю, помочь-то ей погрузиться надо. Она ж столько всего набрала там для бабки и девчонок…
— Таня! Ушам своим не верю, вы что же, потеряли чувство реальности? Я пыталась втолковать Ольге, что глупо искушать судьбу второй раз…
Татьяна оглянулась в поисках, на что бы сесть, но увы, кресел в одноместном номере было только два. Ольга похлопала по подлокотнику своего — достаточно широкому, пусть это и несолидно, но в ногах правды нет, разговор-то надолго.
— А первый раз мы и не искушали, нас сразу арестовали. И кстати, оказывается, хорошо сделали — благодаря разного рода благодетелям у нас был шанс погибнуть минимум три раза. В Тобольске так гарантировано.
— Что?
— Наш побег там планировался на полном серьёзе, правда, мы об этом так и не узнали. Жаль всё же, жаль, что вы не были на суде. Но если будете встречаться с Настей, она вам расскажет. Уж она знает об этом побольше, чем мы.
Ксения без сил опустилась в кресло.
— Качественно им удалось вас обработать. Впрочем, у них был год для этого. Год, когда вы были разлучены с родителями и друг с другом, были уязвимы, зависимы…
— Я этот год довольно мало имела дело с большевистской пропагандой, — улыбнулась Ольга, — я имела дело с чертежами теплоходов, а потом с радиодеталями. И с моими названными родственниками, которые совершенно не большевики.
— Ну, я, пожалуй, имела. Там, где я поселилась, что-то решительное и значимое делали в основном большевики. Я не принадлежу, и пока не собираюсь, ни к одной партии, но я вижу, что большинство тех, в ком есть решимость и способность делать что-то реальное, принадлежат к каким-нибудь партиям, так что, наверное, в этом есть смысл. Но меня это всё мало касается, у меня есть моё дело, моя семья…
Ксения отняла ладони от лица от лица и воздела их в несколько молящем жесте.
— Семья может быть с тобой и там. И дело себе всегда можно найти.
— Тётя, вы не слышали? Маша не поедет. Маша точно не поедет. Или вы надеетесь сказать ей что-то такое значимое, чтоб она развернулась с поезда и поехала с вами, а не со своим мужем?
— На такой случай существуют разводы…
— Вы говорите ужасные вещи!
— Откуда я знаю, при каких условиях был заключён этот брак, под каким давлением? Да, дети — это серьёзно, однако…
— Что же — разлучать их с матерью? Или с отцом, отца не так жалко, раз он простолюдин? А в то, что Маша любит этого простолюдина, вы просто не готовы поверить? А я видела их вместе. Любит. А Ольге должно быть легко бросить зависящих от неё людей, или насильно увезти их с собой? У нас здесь семьи, понимаете? Семьи.
Ксения поднялась, чтобы налить ещё кофе.
— В первую очередь семья вы друг другу. И мне, и вашей бабушке, которая выплакала все глаза… В то время, как вы хотите остаться в стране, где убили её любимого сына, вашего отца! Таня, ты всегда была опорой семьи после отца…
— И сейчас остаюсь. И не только для Оли, Маши, Насти, Алёши, тем более что у них и другая опора теперь есть, и сами они кому-то опора… Я нужна Ярвиненам, после гибели Пааво я главный работник семьи. Они потеряли дочь, потеряли сына…
— Иногда нам приходится расставаться с теми, к кому мы привязались… Или можно, в конце концов, взять их с собой! — по голосу, впрочем, явствовало, что Ксения не слишком надеется на успех этого предположения.
— Да? — нехорошо прищурилась Татьяна, — как, кем? Вы их видели, для начала, чтобы предлагать такое? Куда? К датскому двору, в парижские салоны? Они простые финские крестьяне, они не знают, в каких бокалах подаётся красное, в каких белое, и в каком порядке блюда выносят. Они сами пекут хлеб и солят рыбу, у них всегда в доме чисто и уютно, а большего и не надо. И что, учить их одеваться, разбираться в сортах сигар, придворном этикете? Или может быть, взять их слугами? Они спасли мне жизнь. Они поддерживали меня весь этот год, что бы ни происходило, не задавали лишних вопросов, тревожились о моих проблемах. А ведь могло и не повезти так. Я часто думала — что было бы со мной, если б меня не окружали практически исключительно честные, простосердечные люди? Говорят, чем ниже люди по происхождению и достатку, тем больше в них невежества, зависти, злобы — что ж, во многом это так, однако всем нам повезло встретить совсем иных людей, и повезло увидеть в «благородных» полное отсутствие благородства. Хертта ухаживала за мной, когда я болела, она моя крёстная. Не могу я мать взять в кухарки, извините.
— Я этого и не говорила. Тем более вы не можете упрекать меня в каком бы то ни было снобизме, только не вы и не меня, ради памяти вашего отца — мы в одной семье росли, и традиции воспитания передали и вам. Но невозможно взять под крыло всех, вы должны это понимать! Хороших людей, нуждающихся в помощи, много, вы — одни.
— Вот как? А разве не этим мы занимались до недавнего времени, говоря грубо — всю трёхсотлетнюю историю нашей династии? Пытались брать под крыло не то что две-три семьи — целый народ, называли себя его отцами и матерями. Получалось, честно говоря, плохо. Так что не нам критиковать то, как теперь сам народ пытается позаботиться о себе, уж точно не нам.
«С замиранием сердца ждал я, когда начнет расплываться в глазах матово сияющий плафон. Десять кубов помчались по моей крови прямо к сердцу, прямо к мозгу, к каждому нерву, к каждой клетке. Скоро реки моих вен понесут меня самого в ту сторону, куда устремился ты — туда, где все они сливаются с чёрной рекой Стикс…».
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Как же тяжело шестнадцатилетней девушке подчиняться строгим правилам закрытой монастырской школы! Особенно если в ней бурлит кровь отца — путешественника, капитана корабля. Особенно когда отец пропал без вести в африканской экспедиции. Коллективно сочиненный гипертекстовый дамский роман.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Видный британский историк Эрнл Брэдфорд, специалист по Средиземноморью, живо и наглядно описал в своей книге историю рыцарей Суверенного военного ордена святого Иоанна Иерусалимского, Родосского и Мальтийского. Начав с основания ордена братом Жераром во время Крестовых походов, автор прослеживает его взлеты и поражения на протяжении многих веков существования, рассказывает, как орден скитался по миру после изгнания из Иерусалима, потом с Родоса и Мальты. Военная доблесть ордена достигла высшей точки, когда рыцари добились потрясающей победы над турками, оправдав свое название щита Европы.
Разбирая пыльные коробки в подвале антикварной лавки, Андре и Эллен натыкаются на старый и довольно ржавый шлем. Антиквар Архонт Дюваль припоминает, что его появление в лавке связано с русским князем Александром Невским. Так ли это, вы узнаете из этой истории. Также вы побываете на поле сражения одной из самых известных русских битв и поймете, откуда же у русского князя такое необычное имя. История о великом князе Александре Ярославиче Невском. Основано на исторических событиях и фактах.