Приёмыши революции - [257]
Их разговор прервало появление Татьяны, вернувшейся вместе с Эльзой и детьми с прогулки и получившей известие, что тётя уже ожидает её. С первого её шага через порог Ольга испытала ощутимое облегчение — Таня поддержит, Таня убедит. Тане, с её силой и самообладанием, сложно возражать, если вообще решишься на возражение.
Сперва казалось, Таня сейчас бросится, заключит тётю в объятья, даже закружит по комнате — таким счастьем, такой радостью светилось её лицо. Но она просто подошла, стиснула её руки в своих.
— Тётя, как я рада видеть вас, в добром здравии, благополучно добравшейся… Жаль, что вы к нам так ненадолго, и так поздно — мы совсем немного времени успеем провести вместе…
Ксения Александровна округлила глаза.
— По правде говоря, я полагаю, про доброе здравие стоило бы говорить мне — тебе… Таня, это правда, что ты перешла в лютеранство?
Наверное, это было не первое, о чём стоило спрашивать. Но это было то, что слишком неодолимо вертелось на языке. И о чём княгиня тоже надеялась услышать, что это неправда. Ну а уж если это неправда, значит, и насчёт всего остального не безнадёжно…
— Да. Своим недавним крещением я просто закрепила то, что произошло в моей душе на самом деле давно.
— Ради всего святого, Таня… как? Почему? Что произошло?
— Повзрослела, наверное. Перестала держаться за что-то только потому, что так учили с детства, и посмотрела беспристрастно и трезво. Не надо, тётя, не стоит. Мне уже все, кто хотели, сказали, что я погубила свою душу и плюнула на могилы своих родителей. Но про мою душу судить не им, а только Господу, и могилам моих родителей, полагаю, тоже нет дела до моей веры. Каждый отвечает за свою душу перед единственным судьёй. Ни Ольга, ни Маша, ни Алёша не отреклись от меня, бог у нас по-прежнему один, просто поклоняемся мы ему по-разному.
— Но для чего, почему? Я слышала, какую роль тебе приходилось играть, но ведь теперь эта роль закончена, тебе возвращено твоё имя…
— Значит, о том, что я решила оставить себе фамилию приёмных родителей, вы уже не слышали? а ведь об этом, кажется, тоже где-то напечатали… Человек меняется, и отрекается от бессмысленного, ветхого.
В белое как больничная простынь лицо тёти она смотрела совершенно без стыда и страха. Ольга с одной стороны была даже рада, быть может, этот разговор отвлечёт тётю вообще от мысли забрать их… с другой стороны, она не могла не понимать, что сейчас грянет буря.
— Что ты называешь бессмысленным и ветхим? Своё родовое имя? Веру своих предков?
— А так же свой титул, свои звания, свои, смешно вспомнить, награды. Всё то, что никогда на самом деле не было мной. Ни моей душой, ни моим характером. Не нужно взывать к памяти семьи — вы знаете, женщины меняют веру, когда того требуют политические интересы в династическом браке, впрочем, я не сомневаюсь, что мама приняла православие искренне — оно действительно куда больше отвечало мистическим настроениям её души, и к традициям взывать не нужно — вспомните, как те или иные народности, в том числе и нашей несчастной родины, менялись ввиду того, кем бывали завоёваны и кем управляемы, и новая вера сперва всегда насаждалась насильно, а спустя какое-то время уже немыслимо было отнять у народа того, что когда-то было вколочено палкой. Прошу вас, и с этим не спорьте, оставьте мне о себе впечатление человека, понимающего такие вещи — недостаточно где-нибудь построить православный, католический или какой ещё храм, чтобы люди тут же начали в него ходить. Почему же добровольный — оставим вопрос не добровольного, чтобы не поссориться с вами сейчас — переход в православие выглядит в ваших глазах однозначно правильным поступком, а переход из православия в какую-либо иную веру вы не готовы признать добровольным, или же не готовы признать вполне моральным? Что греховного вы видите в лютеранстве, сами проживая в лютеранской стране?
Ксения выдохнула, чтобы снова сделать вдох поглубже.
— Не пойму, чего тебе, живущей в православной стране, не хватало в православии.
— Простоты и правды. Православие утратило дух, если вовсе его имело, уступив форме — форме гробов повапленных, фарисейства, торговли в доме божьем. Я не хочу оскорблять ни вас, ни кого-либо ещё из наших родственников, для кого слова и образы всё же кажутся наполненными смыслом… Пусть всем нам будет один судья. Ольга и Маша поняли меня. И при разделе все иконы я уступила им. Видеть их больше не могу.
Княгиня отвернулась, боясь не совладать с эмоциями. Сказать, что не желала дожить до такого дня, когда так отравлена будет радость от обретения уже оплаканных ужасной мыслью — не лучше ли было бы, чтоб оказалось это сном, обманом — не то, чем она могла бы гордиться потом.
— Тётя Ксения, представь, намерена забрать нас в Европу, — включилась Ольга, — она не верит, что мы добровольно хотим здесь остаться, что нам здесь хорошо…
— Не верю, потому что это полный абсурд. Таня, ты всегда была умной, рассудительной девушкой…
— И если я говорю, что остаюсь, значит, я всё взвесила и уверена в своих словах. Тётя, не лучше ли вовсе оставить эти разговоры? Вам стоило бы отдохнуть с дороги, и… Неловко так вышло, что вы приехали сегодня. Вечером уезжает Маша, мы сможем только проводить её.
«С замиранием сердца ждал я, когда начнет расплываться в глазах матово сияющий плафон. Десять кубов помчались по моей крови прямо к сердцу, прямо к мозгу, к каждому нерву, к каждой клетке. Скоро реки моих вен понесут меня самого в ту сторону, куда устремился ты — туда, где все они сливаются с чёрной рекой Стикс…».
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Как же тяжело шестнадцатилетней девушке подчиняться строгим правилам закрытой монастырской школы! Особенно если в ней бурлит кровь отца — путешественника, капитана корабля. Особенно когда отец пропал без вести в африканской экспедиции. Коллективно сочиненный гипертекстовый дамский роман.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Видный британский историк Эрнл Брэдфорд, специалист по Средиземноморью, живо и наглядно описал в своей книге историю рыцарей Суверенного военного ордена святого Иоанна Иерусалимского, Родосского и Мальтийского. Начав с основания ордена братом Жераром во время Крестовых походов, автор прослеживает его взлеты и поражения на протяжении многих веков существования, рассказывает, как орден скитался по миру после изгнания из Иерусалима, потом с Родоса и Мальты. Военная доблесть ордена достигла высшей точки, когда рыцари добились потрясающей победы над турками, оправдав свое название щита Европы.
Разбирая пыльные коробки в подвале антикварной лавки, Андре и Эллен натыкаются на старый и довольно ржавый шлем. Антиквар Архонт Дюваль припоминает, что его появление в лавке связано с русским князем Александром Невским. Так ли это, вы узнаете из этой истории. Также вы побываете на поле сражения одной из самых известных русских битв и поймете, откуда же у русского князя такое необычное имя. История о великом князе Александре Ярославиче Невском. Основано на исторических событиях и фактах.