Приёмыши революции - [250]
Анюта схватила её за подол юбки.
— Анечка, пожалуйста, почему вы со мной так? Разве я успела вас хоть словом обидеть? Почему вы считаете, что я не могу вас понять? Да, всё это время я ничего не знала о вашей судьбе, но разве моя в том вина?
Эти водянистые, слезящиеся, добрые-добрые глаза. Хуже нет, в такие смотреть. Хуже нет, говорить в такими людьми. С ними всегда будешь чувствовать неловкость, даже стыд, за то, как далеко ты отстоишь от представлений о тебе. Таких светлых, в самых радужных красках представлений…
— Да не надо вам это понимать, Анюта, правда не надо.
— Сколько бы боли и горя ни выпало на нашу долю, это не должно нас отдалять. Мы как никогда должны держаться вместе… Мы много говорили с Машенькой, с Олей, да и с Татьяной Николаевной, а вы всё сидели и молчали… Теперь понимаю, почему. Понимаю, очень сложно здесь, в шуме и суете, говорить при посторонних людях, но ведь у нас ещё будет время? Ну прошу вас, присядьте рядом со мной!
Покорилась, куда деваться. Вечный стыд ребёнка, которому скучно сидеть рядом с тяжелобольным стариком, ничто в сравнении с этим.
— Я ведь тоже этот год прожила… непросто, очень непросто, Анастасия Николаевна. Мал мой крест в сравнении с вашим, но и силы мои слабее ваших, по силам и Господь посылает… Я не в тёмном лесу скиталась, а в городе, но так же голодала, и ложась, не знала, проснусь ли завтра, и для чего проснусь, для каких новых скорбей. Но все скорби ничто, кроме одной — знать, что вас я потеряла безвременно и навсегда… Не постыжусь сейчас сказать — вы были жизнью моей, и сейчас, когда хоть часть жизни моей мне возвращено — что может омрачить моё счастье, кроме скорби о Государе и Государыне, своими жизнями выкупивших ваши жизни? И если Оля, и Машенька, и вы говорите, что жить вам тут не страшно, что вы обрели здесь своё счастье — то и мне больше не страшно… Я поняла Машеньку, я не могу ей не верить — среди людей простых она нашла столь благородного, что решила, что он стоит её, если такая любовь их соединила, значит, есть в этом промысел божий… Пусть другие удивляются единому в вас всех горячему желанию остаться в России, вопреки доводам эгоистического человеческого разума отдать ей всеё себя — я ни на минуту б не усомнилась, что вы именно таковы, таковыми вас воспитали ваши дорогие родители… Но вы, Настенька! То, что выпало на вашу долю, видно — особенное, вы особую, необыкновенную дорогу прошли, и мне непросто будет это постичь. Но я всё выслушаю, я всё пойму. Нет такого, чего вы не могли бы рассказать мне…
— Наверное, всё же есть, Анюта. У вас широкое сердце, я знаю, вы любили и любите нас так, как не каждая мать любит своих детей, как не каждый христианин любит Господа. Но ваше сердце вместит Ольгу с привязанностью и заботой, с её раненым сердцем, Таню с её скорбью и её жертвенным служением, Машу с её семейным счастьем, Алексея с его жаждой жить и любить… Но не меня, с той моей страстью, той тоской, которой я сама не знаю названия. С той новой, непостижимой для меня моей верой. Теперь, когда мамы нет, вы мне как мать, вы вполне достойны моей дочерней любви. Но как заботливая дочь, я говорю вам — не пытайтесь открыть мою душу, это страшно для вас, это немыслимо для вашего душевного мира. Господь сказал: я пришёл разделить мать с дочерью. Не препятствуйте же ему.
— О чём вы говорите, Настенька?
В этих глазах — то же, что в глазах батюшки и великих князей. Она хочет — и не может задать простой вопрос, который так легко сорвался со множества уст в зале — как же она могла.
— Я не хочу ваших слёз, Анюта. Вы достаточно их уже пролили. Я хочу ваших улыбок, вашего покоя, но я ничего не могу дать для этого. Может Оля, может Таня, и уж конечно, Маша, да и Алексей. У них семьи… Вы поверили Машеньке, так поверьте и мне — я жива, со мной всё хорошо, я счастлива, только не спрашивайте меня более ни о чём. Нет, о том, что было, можете спрашивать — о деревне, это светлое, ясное, это пригодно для вас, но не о том, что сейчас. Ни о чём с той поры, как я покинула этот дикий таёжный рай, покинув окончательно пору безмятежного детства. Я не могу так с вами.
— А так, так как же вы можете со мною? Разве об услышанном здесь сегодня я смогу когда-нибудь забыть? Разве о неуслышанном смогу перестать думать? Разве смогу отогнать самые ужасные картины, встающие перед моим воображением — ваше заточение, лишения, страх, унижения, пережитые вами в чужом, враждебном кругу, ваш одинокий путь через тайгу, болота, через охваченную смутой страну, и мысль, что реальность может быть стократ ужасней, чем то, что я воображаю? Вы, столь юная, хрупкая, чистая, выросшая в эдемском саду родительской любви и без всякого греха извергнутая оттуда, и такие испытания выпали на вашу долю…
— Нам всем здесь выпали испытания, Анюта, а без испытаний нет человека. Как без прощания с Эдемом не было бы человечества. Каждому выпадают испытания, Анюта, но не каждый в них жертва. Я хочу быть — победителем. Вы пока не понимаете, что это разные вещи.
Олег привёз её куртку. Вот человек, понимающий без слов, без всяких там задушевных рассказов. Безумно выглядит она в этой куртке поверх наряда, какой носила она в своей прежней жизни, зато символично дальше некуда.
«С замиранием сердца ждал я, когда начнет расплываться в глазах матово сияющий плафон. Десять кубов помчались по моей крови прямо к сердцу, прямо к мозгу, к каждому нерву, к каждой клетке. Скоро реки моих вен понесут меня самого в ту сторону, куда устремился ты — туда, где все они сливаются с чёрной рекой Стикс…».
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Как же тяжело шестнадцатилетней девушке подчиняться строгим правилам закрытой монастырской школы! Особенно если в ней бурлит кровь отца — путешественника, капитана корабля. Особенно когда отец пропал без вести в африканской экспедиции. Коллективно сочиненный гипертекстовый дамский роман.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Видный британский историк Эрнл Брэдфорд, специалист по Средиземноморью, живо и наглядно описал в своей книге историю рыцарей Суверенного военного ордена святого Иоанна Иерусалимского, Родосского и Мальтийского. Начав с основания ордена братом Жераром во время Крестовых походов, автор прослеживает его взлеты и поражения на протяжении многих веков существования, рассказывает, как орден скитался по миру после изгнания из Иерусалима, потом с Родоса и Мальты. Военная доблесть ордена достигла высшей точки, когда рыцари добились потрясающей победы над турками, оправдав свое название щита Европы.
Разбирая пыльные коробки в подвале антикварной лавки, Андре и Эллен натыкаются на старый и довольно ржавый шлем. Антиквар Архонт Дюваль припоминает, что его появление в лавке связано с русским князем Александром Невским. Так ли это, вы узнаете из этой истории. Также вы побываете на поле сражения одной из самых известных русских битв и поймете, откуда же у русского князя такое необычное имя. История о великом князе Александре Ярославиче Невском. Основано на исторических событиях и фактах.