Приёмыши революции - [247]
— Если это не связано с делом, то не вижу в этом смысла. Рассказать желающим о своей жизни вы можете и позже, незачем сейчас отнимать время, его и так мало.
— Почему же, если это что-то важное, пусть говорит, — возразил Петерс, — минута погоды не сделает.
— Пусть говорит, — кивнул Ксенофонтов, — если сочтём излишним, всегда можем прервать.
— Два за, один против, — хмыкнул Лацис, — хорошо, говорите.
Ольга, уже почти смирившаяся с отказом, снова выпрямила спину и вздёрнула подбородок.
— Как я слышала не раз, теперь, при новом строе, судьбы преступников решает народ… Судьбы вообще всего решает народ. Поэтому я хочу обратиться к народу, собравшемуся здесь — и к членам трибунала, и ко всем неравнодушным, пришедшим сюда сегодня… Я не преступник, не считаю себя таковой. Однако и мою судьбу предстоит решить… Весь этот год я жила ожиданием этого дня, воссоединения с семьёй, возвращения имени, я жила так, как для меня определили жить — ради безопасности моей и близких, ради успеха дела, будущего торжества справедливости. Что же дальше — неизвестно. Кто-то может считать, что мне, как осколку павшего режима, не место в новом обществе, есть те, кто считает, что я не осколок, а человек, и как каждый человек, имею право на новую жизнь, в мире со всеми, в мирном труде… Как великая княжна по рождению, хоть мой титул теперь не имеет значения, его попросту не существует — я считаю правильным и законным, чтобы мой народ решил мою судьбу. Смерть, тюрьма, высылка за границу — я приму любое решение, которое исходит от народа. Но если никто не имеет ничего против, если никому это не помешает — я попросила бы оставить меня в России. Потому что я слышала отчаянную решимость моих сестёр и брата остаться здесь, и полагаю, они будут просить о том же, и потому что я хотела бы на самом деле продолжать жить, как жила весь этот год. Я поняла, что это не самое страшное — быть лишённой своего имени, я жила, лишённая своего имени, и всё же жила, и была собой. Я не стыжусь своего имени, я ничем его не запятнала, а то, кем я родилась и какой титул был мне придан с рождения — не было моим выбором, я не стремилась никого угнетать, никого обкрадывать, я просто дитя своей семьи. Но я готова жить без своего имени, если оно раздражает окружающих, но не без людей, которые мне дороги, и — я люблю Россию, и любить её буду и той новой, которой она становится, потому что я люблю её вовсе не за то, что она мне давала. Мне нравится моя работа, я по-настоящему счастлива её делать. Я очень привязалась к людям, игравшим роль моей семьи, и хотела бы продолжать заботиться о них, покуда они живы — это прекрасные, светлые люди, и они немолоды, с не очень хорошим здоровьем, и они пережили много горя, потеряв супругов и детей. Им очень нужна поддержка, и я не могу, не способна их оставить. Не отплатить им добро, которое они мне сделали… А за границу они не поедут. Я прошу вас либо предъявить мне — какое я кому сделала зло, и тогда я, конечно, отвечу за него так, как вы того потребуете, либо, если я невиновна перед вами, позволить мне жить среди вас, работать среди вас с вами наравне.
Наступила тишина, нарушаемая лишь щелчками бесчисленных вспышек фотоаппаратов. Кто-то рыдал. Первые ряды лихорадочно строчили в блокнотах, что только не прикусив языки в возбуждении. Потом зал взорвался аплодисментами, выкриками, сливающимися в один сплошной гвалт, в котором почти невозможно было разобрать отдельные — но большинство были, кажется, одобрительные. Кто-то, конечно, выражал недоверие, кто-то кричал, что в принципе не поверит никому из царского отродья, и «достаточно попили народной кровушки», со скамьи подсудимых кто-то выкрикнул «Вот это работает большевистская пропаганда!»
— Я не большевик! — крикнула в ответ Ольга, — не надо всё сводить к полярностям и идеологиям! Если я не за них — ну, не совсем за — то не значит, что против! Не весь народ сражается по ту или иную сторону фронта, кто-то хочет просто жить и работать. Но вы и вам подобные — вы сами приводите к тому, чтоб приходилось решать, на чью сторону встать… И лучше они, чем вы!
— Тише, товарищи, тише! — Петерс сменил опять закашлявшегося Лациса в попытках перекричать поднявшийся галдёж, — хочу напомнить, нынешнее заседание посвящено вовсе не решению судьбы бывших Романовых… Тьфу! В общем, вся эта драматизация тут излишня. С вами, Ольга Николаевна, и с вашей роднёй мы решим позже, отдельно. Вы действительно ни в чём не обвиняетесь, и не можете обвиняться. Не считать же, в самом деле, виной происхождение… — он бросил взгляд на Лациса, Лацис насупился. Настя сочувственно вздохнула — вот стоило человеку один раз ляпнуть сгоряча, ему теперь всю жизнь припоминать будут…
Окончательно стушевавшись, Ольга практически метнулась обратно на своё место подле батюшки Афанасия, а Лацис долго пытался перекричать зал, призывая к тишине.
Следующей говорила Татьяна. Настя внимательно следила за её выходом, словно бы ожидая увидеть отрывающуюся от малой группки у стены — Вырубовой в коляске и Лили рядом — и плывущую следом по залу тень покойной императрицы. Это всё-таки очень хорошо сейчас видно, думала она — идёт царская дочь. Это и в предыдущие её выходы было видно. Не так у Ольги — вышла приятная, интеллигентная девушка, чувствительная, утончённая и при том умная — барышня и специалист. Не так у Маши — вышла простая, добрая девушка, жена и мать. А про неё саму что говорить — и представить сложно… А Таня всегда выделялась среди них особенной статью, особенным духом…
«С замиранием сердца ждал я, когда начнет расплываться в глазах матово сияющий плафон. Десять кубов помчались по моей крови прямо к сердцу, прямо к мозгу, к каждому нерву, к каждой клетке. Скоро реки моих вен понесут меня самого в ту сторону, куда устремился ты — туда, где все они сливаются с чёрной рекой Стикс…».
Трое ученых из Венесуэльского географического общества затеяли спор. Яблоком раздора стала знаменитая южноамериканская река Ориноко. Где у нее исток, а где устье? Куда она движется? Ученые — люди пылкие, неудержимые. От слов быстро перешли к делу — решили проверить все сами. А ведь могло дойти и до поножовщины. Но в пути к ним примкнули люди посторонние, со своими целями и проблемами — и завертелось… Индейцы, каторжники, плотоядные рептилии и романтические страсти превратили географическую миссию в непредсказуемый авантюрный вояж.
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Как же тяжело шестнадцатилетней девушке подчиняться строгим правилам закрытой монастырской школы! Особенно если в ней бурлит кровь отца — путешественника, капитана корабля. Особенно когда отец пропал без вести в африканской экспедиции. Коллективно сочиненный гипертекстовый дамский роман.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Видный британский историк Эрнл Брэдфорд, специалист по Средиземноморью, живо и наглядно описал в своей книге историю рыцарей Суверенного военного ордена святого Иоанна Иерусалимского, Родосского и Мальтийского. Начав с основания ордена братом Жераром во время Крестовых походов, автор прослеживает его взлеты и поражения на протяжении многих веков существования, рассказывает, как орден скитался по миру после изгнания из Иерусалима, потом с Родоса и Мальты. Военная доблесть ордена достигла высшей точки, когда рыцари добились потрясающей победы над турками, оправдав свое название щита Европы.
Разбирая пыльные коробки в подвале антикварной лавки, Андре и Эллен натыкаются на старый и довольно ржавый шлем. Антиквар Архонт Дюваль припоминает, что его появление в лавке связано с русским князем Александром Невским. Так ли это, вы узнаете из этой истории. Также вы побываете на поле сражения одной из самых известных русских битв и поймете, откуда же у русского князя такое необычное имя. История о великом князе Александре Ярославиче Невском. Основано на исторических событиях и фактах.