Приёмыши революции - [246]

Ольга рассказывает о той ночи, стараясь, чтоб её речь выглядела не слишком путанной, хотя кто мог бы об этом рассказать спокойно и подробно? Настя вспоминала, как, наревевшись тайно — ночью, чтоб никто не видел — храбрилась явно, даже понимая, что раздражает этим, ведь выглядело как детский авантюризм, беспечная и эгоистическая жажда приключений, не объяснишь же, как велика просто жажда освобождения — от этих стен, от этого бездействия и унылой тревоги, друг от друга, чёрт побери… Она сама-то это не вполне понимала. Пусть даже уже тогда нужно было подумать — это никакая к чертям не свобода, это новый плен — молчания, несвободы в действиях, тревоги за тех, с кем разлучен. Да думали, думали, на самом деле и она думала, а не только старшие. Но ведь в самом деле — пусть новые опасности, пусть ошибки, но только делать что-нибудь, двигаться хоть в какую-нибудь сторону, но не гноить себя дальше в унылом бездействии…

— …После этого двое красноармейцев, имён которых я не знаю, привели меня на квартиру, снимаемую Аделаидой Васильевной Синеваловой, где меня встретили сама Аделаида Васильевна, её служанка Алёна Кривошеева и её брат Фёдор Васильевич Казарин, неожиданно в тот же день приехавший к сестре. В смысле, брат Аделаиды Васильевны, не Алёны… — Ольга смутилась, — Аделаида Васильевна прибыла из Омска, где жила вместе с покойным мужем и дочерью Ириной, прибыла на поиски своей дочери, то есть, Ирины, которая, сбежав из дома, по слухам, прибыла в Екатеринбург… Никаких следов Ирины Савельевны Синеваловой за этот месяц обнаружить не удалось, как и потом, в дальнейшем. Мне предстояло играть роль именно этой сбежавшей дочери, Ирины Савельевны Синеваловой, якобы найденной и возвращённой матери красноармейцами… В сговоре участвовали Аделаида Васильевна и Алёна, но договаривались с ними, конечно, не при мне. А Фёдор Васильевич ничего не знал, он полагал вплоть до сего дня, что я настоящая Ирина Синевалова, так как настоящую Ирину он видел только в раннем детстве… Они должны были играть роль моей семьи, служить для меня таким образом защитой. 18 июля мы все вместе прибыли в Нижний Новгород и поселились в доме Фёдора Васильевича, где и жили вплоть до того, как мне пришло извещение, с необходимостью ехать сюда, на этот суд… Всё это время ни одной живой душе, кроме Аделаиды Васильевны и Алёны, не было известно обо мне правды. Под именем Ирины Синеваловой я, вместе с моим двоюродным братом Андреем… то есть, двоюродным братом Ирины, сыном Фёдора Васильевича, работала на заводе «Нижегородский теплоход», вплоть до того, как… как Андрей… — голос Ольги дал едва заметную слабину, но она быстро взяла себя в руки, — ушёл добровольцем к белогвардейцам. Это было полным шоком для нас, он, разумеется, не был социалистом, но никаких симпатий к белогвардейцам мы в нём никогда не замечали. Он ничего не обсуждал с нами. Он ушёл тайно, оставил записку и ушёл… Попал в плен и был убит. После этого нас — его отца, мою названную мать и меня — допрашивали, но выяснив, что мы ничего не знали и сами не состояли ни в какой связи ни с какими подпольными организациями, отпустили. Мне пришлось уйти с «Нижегородского теплохода», и некоторое время я сидела дома, ухаживая за дядей… то есть, Фёдором Васильевичем, и Аделаидой Васильевной, которые были совершенно разбиты горем. Потом, по предложению одного друга Андрея, я устроилась сборщиком в радиолабораторию Попова, где работаю и теперь. То есть, сейчас у меня бессрочный отпуск в связи со всем этим, но место за мной обещали сохранить… Но это никак не связано с моей историей, я рассказала это лишь потому, что не хочу, чтоб вы думали, что я это скрываю, что тут есть, что скрывать…

— Почему вы так уверены, что никак не связано? — спросил Лацис, пользуясь её паузой.

— Я никогда не только не открывала ему правды, но не давала ни малейших намёков к тому. Он ничуть не сомневался, что я — настоящая Ирина Синевалова. Если бы он что-то заподозрил, или даже о чём-то проговорились Аделаида Васильевна или Алёна — он поделился бы своими сомнениями, я недолго знала Андрея, но успела понять, что он… очень искренний человек. Он не стал бы скрывать от самых близких. Но и с друзьями он никогда не говорил ни о чём подобном.

— Однако своё намеренье вступить в белогвардейскую армию он от вас скрыл.

— Это другое. Он не хотел подвергать нас никакой опасности, прекрасно зная, что мы не одобрим такое решение и попросту сделаем всё, чтоб не отпустить его.

— Каким же образом он вышел на белогвардейскую организацию?

— Этого я не знаю. Нам не рассказывали результатов расследования. Я только знаю, что опросили и нас, и его друзей и сослуживцев, но говорить могу только о тех, кого знаю я сама — все они были отпущены, как невиновные.

— Благодарю. Материалы Нижегородской ГубЧК по вашему брату… вашему названному брату нам переданы, они будут оглашены позже. Вам есть, что ещё добавить?

— Да. Но это… немного не о том. Не о рассматриваемом здесь деле, — Ольга беспомощно оглянулась на «тройку», — я просто хочу сказать несколько слов, обратиться к собравшимся здесь… если вы позволите. Я не отниму много времени.