Приёмыши революции - [229]

— Это же «Фарман»! — обиделся за друга Матюша, — это же первые самолёты, которые вообще у нас появились… Это всю жизнь потом вспоминать!

Ванька выразительно оглянулся на Кольку — кто горазд болтать, что там, дескать, летают? Ну, спасибо, хоть пощупать дали.

— Ладно, тебе — можно, — видимо, мысль подняться в воздух и сделать один-то круг к охам и ахам немногочисленной публики пилота всё же захватила, — остальные — кыш подальше. Один полёт, больше не рискну.

Кто-то сзади возмущённо загудел. Странные люди, то и подойти робели, а то враз всем обидно стало, что не их.

— Погодите, — Ванька, кажется, сам не верил в то, что сейчас скажет, — возьмите тогда лучше его, — он неожиданно выпихнул стоящего блаженным столбом Алексея, — у человека день рождения сегодня. Будет лучшим подарком, какой можно придумать.

— Угробиться если что, ну да… — пробормотал кто-то из явственных завистников рядом.

— А ему сколько?

— Тоже шестнадцать, — уверенно соврал Ванька.

— И ему шестнадцать? — недоверчиво прищурился мужчина.

— Ну да. Просто мне давно исполнилось, а ему только сегодня. Ну сделайте подарок человеку, а! в самом деле, тут всего ничего лететь…

— И падать невысоко, ну-ну. Ладно, парень, полезай. Думаю, кое-что уж машинка могёт. Я сам, вообще говоря, на нём и дальше летал… Но то сам, своей только шеей рискуя…

Алексей не верил в происходящее. Он боялся, что у него подкосятся ноги, перехватит дыхание, что он постыдно потеряет сознание ещё до того, как колёса — страшно подумать! — оторвутся от земли. Очень уж много это, в самом деле, для него одного — и сам день рождения, собственное отражение в зеркале, в котором привычным взглядом трудно опознать, однако чувствуется — изменение, взросление, и оно определённо поднимает ему настроение, и у него теперь есть собака, его собственная, необыкновенная, хорошая собака, и его дорогие, близкие люди рядом — да, не все, всё ещё не все, и это держало его немного ещё на грешной земле, но вот теперь этот совершенно неожиданный и невероятный подарок — от Ваньки, от этого незнакомого человека с седой щетиной и доброй улыбкой, который подробно, обстоятельно объяснял ему всё — вот эта ручка управляет рулём высоты, а педали — рулём поворота, вот это топливный бак, вот тут садись и не шевелись, не дёргайся, пока публика расходилась всё дальше и дальше, пока машина оживала — он буквально чувствовал это, это не просто гудение от работающего мотора, это живая сила струится вокруг него… Вот самолёт поехал — и это было ещё ничего, Алексей то оглядывался — уплыли, остались позади притихшие Колька, Матюша, Ванька, то смотрел на завораживающе уверенные, спокойные движения пилота, то поднимал взгляд наверх, на трепещущую на ветру золотистую, как крылья лимонницы, обшивку. А потом самолёт оторвался от земли. Алексей не сразу понял это, сперва показалось — его просто качнуло. Но люди, далёкие здания и деревья поплыли не только назад, но и вниз, и он уже сверху видел бегущих бабушку Лилю, тётю Зосю, Катарину с ярко-синей лентой в волосах, а потом и их уже не видел. «Фарман» набирал высоту, набирал скорость. Он тоже красуется, понял вдруг Алексей, он тоже радуется тому, что жив, а вроде бы, уже не должен. И он тоже сегодня всем покажет, пусть невысоко — всего метров 20, сказал потом пилот, пусть недолго — один круг, но он пролетит его так уверенно и красиво, в чём понять его может только он, помнящий, что такое бояться каждого неосторожного движения, что такое чувствовать взгляды, ожидающие беды… Они плыли над полем, где люди, задрав головы, смотрели на старую, гордую, смелую птицу, и Алексей ни капли не верил в собственную безопасность — он чувствовал хрупкость конструкции, окружающей его, он чувствовал ветер, гудящий в ушах и в обшивке крыльев, и это восхищало его так, как ничто другое до сих пор на свете. Он был счастлив, когда чувствовал каждое покачивание при каждом повороте руля, он был счастлив, когда самолёт заходил на посадку — нет, бог видит, ему не было страшно, и бог видит, ему не было мало. Ему просто необходимо было из этого безумного шквала счастья высунуть голову, вдохнуть… Он буквально выпал в объятья Ицхака и бледной, перепуганной Зоси, беззвучно рыдая от счастья.

— Убью, — пообещала бабушка Лиля, — только приведу домой. Без Анны убивать не хочу. До возвращения доктора только надо успеть, не хочу ему говорить, что ты додумался отчудить.

— Убивайте, — прошептал Алексей, — теперь можно. Теперь я жил не зря.

— Ты не подумал, что стоило спросить разрешения? — покачала головой Софья.

— А то будто вы разрешили бы мне… Ругайте, это правильно, я виноват. Но я не мог от такого шанса отказаться.

— Это в самом деле? — Миреле нашла его руки, потом нащупала плечи и крепко встряхнула за них, — как ты можешь быть таким безрассудным? А если б что-то случилось? ты представляешь, как из-за тебя попало бы этому человеку?

Об этом Алексей не подумал. Он отметил со стыдом, что это не в первый раз так — он не подумал о других. Думал только о своей жизни, которой отчаянно готов был рискнуть — ну а чем будет его жизнь без риска? — а о сообщниках своего безрассудства не думал. Ведь пилот не знал, что не только лет ему меньше, чем наврал Ванька, а вообще таких пассажиров лучше на свой страх и риск не брать. А ещё стыдно было перед Миреле, которая была возмущена и беспокоилась, а ведь ей вовсе не дано испытать того, что испытал сейчас он. Даже если ей посчастливится однажды подняться в небо, ей не понять, что значит видеть мир сверху. Она, может быть, сможет осознать, по вибрации вокруг, что ноги её не стоят на земной тверди, но она не увидит неба, не увидит крыш…