Приёмыши революции - [223]
— Нам?! То есть, ты был в семье не один?
Алексей прикусил губу, осознав, что сболтнул лишнего.
— Вчера… Он приходил, ты, думаю, понимаешь, в связи с… этой датой. Но не только. Он передал мне письмо от моей сестры. Я должен уничтожить его, чтобы не оставлять никаких свидетельств… Ведь как бы тщательно я его ни хранил, полностью безопасно будет, только если этого письма не будет существовать. Но по крайней мере сегодня ночью оно побудет ещё со мной, а потом…
— Так у тебя есть сестра! Вот это да. Где же она?
Алексей отвёл взгляд. Что ж, на свой страх и риск, думается, немного-то он может рассказать Ицхаку. Он действительно заслужил доверие… Да и много ли он может сказать, если сам не знает.
— Я не знаю. Мне не положено этого знать, как и ей не положено знать, где я.
— Для безопасности?
— Да. Это очень грустные письма… Грустные в том смысле, что нельзя называть никаких имён, упоминать ничего конкретного, что могло бы, в случае перехвата письма, навести… Следует быть предельно осторожными в словах. И конечно, эти письма прочитываются, чтобы проверить, не нарушили ли мы где-то эти условия, хоть и ненамеренно… А по-другому нельзя. Если мы хотим получать хоть какие-то весточки друг от друга, то нужно так. Я даже не представляю, из какого города она мне пишет, только знаю, что в этом городе есть река… Но в каком же городе нет реки? Иногда я думаю — ведь никакого смысла в этом нет… Просто писать «у меня всё хорошо» — не слишком расписывая, как именно хорошо, да ведь с тем же успехом может быть плохо, как проверишь-то? «Меня окружают замечательные люди» — и даже не называть их по именам…
— А она старшая или младшая?
— Старшая.
— Похожа на тебя?
— Сложно сказать… Мы оба похожи на родителей, но, конечно, в разной мере…
Хорошо, что так получается, можно изобразить, что сестра у него только одна, об остальных говорить не обязательно. Письмо от Ольги, Алексей нащупывал его свёрнутый прямоугольник в кармане, и ему становилось то хорошо, спокойно и радостно от этого вещественного доказательства, что Ольга жива и по крайней мере достаточно здорова, чтобы писать письма, это её почерк, только немного изменившийся, пожалуй, в лучшую сторону — стал более аккуратным и строгим… то становилось невыносимо тоскливо и страшно, словно это письмо в ночной мгле было маяком для неведомых хищников, алчущих их крови. Поэтому он прижимал к себе свёрнутый лист бумаги, словно в попытке защитить…
— Это совершенно иначе показывает тебя, — в голосе Ицхака всё ещё слышалось смятение, — я думал, что ты круглый сирота, у тебя никого нет…
— Знаю, что ты жалел меня больше, чем себя, что у тебя всё-таки есть брат… Это несколько нехорошо вышло, но иначе было нельзя.
— Да брось ты это. Я восхищаюсь тем, как хорошо ты это скрывал. А замечательно, наверное, иметь сестру…
— Это тоже нехорошо выглядит. Словно мне легко удалось забыть о ней… Хотя на самом деле я не забывал, конечно. Ну, а мне вот казалось, что замечательно иметь брата.
— Особенно если она почти ровесница. Мне кажется, с появлением Катарины в нашей жизни многое изменилось к лучшему. Мои двоюродные сёстры были в основном очень взрослыми, самой младшей, Малке, было шестнадцать… У неё сейчас, может быть, были б уже свои дети… Она намного старше? Не замужем ещё? Как знать, а может быть, она тоже в Москве? Вот было б удивительно узнать об этом, ну или столкнуться случайно на улице…
Сложно на эти расспросы описывать только Ольгу, либо же сливать вместе черты всех четырёх сестёр, таких на самом деле разных, они ведь все влияли и влияют на его жизнь, невозможно представить, чтоб кого-то из них не было.
— Нет уж, это едва ли. Это был бы слишком большой риск. Конечно, Москва большая, и я редко куда-то выхожу… Но выхожу же. Не стали бы они так рисковать.
— Наверное, ты прав… Как же вы вообще живёте так… уже, получается, год. В безвестности, в разлуке. Ты до этого-то получал от неё вести, или это первое письмо? Нет, всё-таки нас сравнивать нельзя, мы с братом, по крайней мере, не расставались. Во все памятные для нашей семьи даты мы были вместе… Вероятно, она тоже не спит в эту ночь. Надеюсь, ей тоже есть, с кем поговорить…
По-настоящему не с кем поговорить, потому что — нельзя. Не то что излить душу, рассказав, что было и что есть, не наблюдая за собой, не осекаясь на лишнем слове — но просто хоть что-то сказать о себе без этого сосущего чувства тревоги, сомнения — а может быть, не стоило, а может быть, надо учиться всё же врать, и такая неловкость от того, что обрекаешь ещё одного человека на предельную осторожность в соблюдение его тайны…
Наутро, когда Алексей на балконе жёг письмо, туда нечаянно зашла Катарина.
— Прости, я мешаю?
— Нет-нет, я уже всё, — Алексей следил, как в огне тают торопливые строчки, такой хрупкий привет от сестры, который хотелось удержать хоть на миг — и хотелось, чтоб его поскорее не стало, не тянуло, не травило душу. Катарина не смотрела в сторону блюда, в котором догорало письмо, она подошла к краю, глянула зачем-то вниз. Алексей думал, что она больше ничего не собирается говорить, и почти забыл о её существовании, неподвижно глядя на съёжившиеся чёрные останки письма, трепещущие на лёгком ветерке как крылья летучей мыши.
«С замиранием сердца ждал я, когда начнет расплываться в глазах матово сияющий плафон. Десять кубов помчались по моей крови прямо к сердцу, прямо к мозгу, к каждому нерву, к каждой клетке. Скоро реки моих вен понесут меня самого в ту сторону, куда устремился ты — туда, где все они сливаются с чёрной рекой Стикс…».
Трое ученых из Венесуэльского географического общества затеяли спор. Яблоком раздора стала знаменитая южноамериканская река Ориноко. Где у нее исток, а где устье? Куда она движется? Ученые — люди пылкие, неудержимые. От слов быстро перешли к делу — решили проверить все сами. А ведь могло дойти и до поножовщины. Но в пути к ним примкнули люди посторонние, со своими целями и проблемами — и завертелось… Индейцы, каторжники, плотоядные рептилии и романтические страсти превратили географическую миссию в непредсказуемый авантюрный вояж.
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Как же тяжело шестнадцатилетней девушке подчиняться строгим правилам закрытой монастырской школы! Особенно если в ней бурлит кровь отца — путешественника, капитана корабля. Особенно когда отец пропал без вести в африканской экспедиции. Коллективно сочиненный гипертекстовый дамский роман.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Видный британский историк Эрнл Брэдфорд, специалист по Средиземноморью, живо и наглядно описал в своей книге историю рыцарей Суверенного военного ордена святого Иоанна Иерусалимского, Родосского и Мальтийского. Начав с основания ордена братом Жераром во время Крестовых походов, автор прослеживает его взлеты и поражения на протяжении многих веков существования, рассказывает, как орден скитался по миру после изгнания из Иерусалима, потом с Родоса и Мальты. Военная доблесть ордена достигла высшей точки, когда рыцари добились потрясающей победы над турками, оправдав свое название щита Европы.
Разбирая пыльные коробки в подвале антикварной лавки, Андре и Эллен натыкаются на старый и довольно ржавый шлем. Антиквар Архонт Дюваль припоминает, что его появление в лавке связано с русским князем Александром Невским. Так ли это, вы узнаете из этой истории. Также вы побываете на поле сражения одной из самых известных русских битв и поймете, откуда же у русского князя такое необычное имя. История о великом князе Александре Ярославиче Невском. Основано на исторических событиях и фактах.