Приёмыши революции - [221]
— Айвар, ты сдурел?
— Сашка, может быть, и подумал, не знаю, но я ему сразу сказал, чтоб он даже не думал…
Первым полетевшим предметом была забытая кем-то на полке ещё с весны шапка, вторым — книжка, третьим Настя взвешивала на руке пепельницу. Айвар, заслоняясь папкой, просматривал путь до двери.
— Скотина!!! Ты вообще думаешь, что говоришь?! Да ты на кого вообще…
— Настя, ты меня вот сейчас вообще не так поняла!
Решив, что пепельницу жалко, Настя решительно двинулась душить любовника.
— Да чего ты… Я просто подумал…
— Ну! Что ты подумал, контра?
— Я подумал… ну… ну что вы родственники… наверное…
Настя расхохоталась, не забыв, впрочем, приложить Айвара слегка об стенку.
— Одно лицо, ага… Благословения, значит, пошёл просить? Полудурок!
Вообще, чего это она, в самом деле… Полудурок здесь один, она сама. Подумала, значит, не начал ли кто-то правду подозревать… Лучше б молчала, честное слово, чем теперь как-то жить с осознанием, что пол-отдела считает её внебрачной дочерью Тополя.
Айвар, освободившись из захвата, обиженно фыркнул.
— А… а ты, вообще, откуда знаешь? Ты сама-то зачем такой разговор заводила?
Вот к такому вопросу Настя была совершенно не готова. А должна была. Так что да, полудурок.
— А я…
— Ну, давай, говори, что ты там про меня могла подумать!
— Осёл! Я…
— Ну давай, придумай что-нибудь, ты же умная женщина!
— Я… просто подумала… Ну, вдруг это… нехорошо как-то…
— Нехорошо?
— Иди ты в баню, а! Ну просто спросила и спросила! И вообще, ты там говорил, чем-то занят шибко?
Весёлые деньки, весёлые ночки. Ну да пусть что хочет думает. Главное — что будет, с кем спраздновать… свою годовщину, о которой ни словом, ни полусловом даже обмолвиться нельзя ни с кем. Не важно, зато он рядом, смеётся, подкалывает, крепко целует, ничерта на самом деле не знает, и хотя бы сейчас он рядом. За окном занимался малиновый июльский рассвет…
Лето-осень 1919-го. Прикосновение небес
В эту ночь Ицхак ночевал в комнате Алексея. Алексей просто не мог помыслить о том, чтоб остаться в одиночестве. Он что-то мямлил в объяснение про дурные сны в последнее время, но Ицхаку, кажется, меньше всего были нужны какие-то благовидные и очевидно вымышленные предлоги.
— Это день их памяти, да? Точнее, ночь. У меня же тоже так было, первые годы потяжелее, потом понемногу легче. Если хочешь, расскажи что-нибудь о них. Что захочешь… Раз так случилось, что ты остался один, тебе нужен кто-то, с кем можно почтить их память. У нас не принято, чтобы человек был в такие дни один. Год назад ты ещё мало доверял мне, чтоб что-то рассказывать, надеюсь, за прошедший год что-то изменилось.
Алексей вздохнул, ставя подушку вертикально, чтобы опереться о неё спиной.
— Конечно, изменилось, Ицхак. Но я по-прежнему связан словом…
Полумрак в комнате очень слабо разбавлялся светом с улицы, Алексею очень хотелось включить свет, но он не мог позволить себе это сделать. Не хотел привлекать внимания Аполлона Аристарховича, бабушки Лили, Анны, беспокоить ещё и их. Хотя темнота мучительно давила. Не настолько ложью было про дурные сны, уже несколько ночей засыпал он трудно, охваченный, стоило погасить свет, такой жуткой тоской, что её физически тяжело было терпеть. Казалось, мрак в углах оживал… И нет, не черти в нём таились, и даже не безмолвные убийцы. Черты его детской комнаты, мамино платье в повешенном на спинку стула покрывале… За свою жизнь он так и не притерпелся к физической боли, а к душевной вовсе не был готов. Как же тяжело, наверное, сестрёнкам, они-то всегда жили в комнатах по двое…
— Да я понимаю. Но ведь ты можешь и не называть имён. Тем более что они мне всё равно ничего не скажут. И тем более что, окромя того, что дальше меня это не уйдёт, вряд ли среди моих знакомых — которые у меня в основном те же, что и у тебя — могут найтись как-то связанные с теми людьми, что преследовали твоих родных. Им просто не с чего искать меня, чтоб каким-то образом вызнать о тебе, если б они пришли сюда — это б означало, что они выследили тебя, независимо, существую ли я вообще. И кстати, если б ты хотя бы разъяснил мне, что это за люди, мне было б легче держаться от них подальше, если б они оказались в поле моей видимости.
Это всё было, как ни крути, верно… Каждый раз, когда заходил разговор о родителях, это было невероятной сложностью — ответить Ицхаку, который умел услышать то, что ты вовсе не собирался говорить, при том, что в другие моменты мог казаться совершенно нечувствительным и сосредоточенным на себе человеком. Сейчас Алексей понимал, что из его оговорок и скупых объяснений у Ицхака сложилась весьма странная картина его прошлого — он вырос в приюте, однако прекрасно знает, кто его родители, и не терял с ними связи, их, судя по всему, расстреляли, как врагов новой власти, однако люди, которых ему нужно бояться — это не революционеры. Можно себе представить, как у Ицхака голова кругом шла.
— Эти люди… Да если б я сам понимал, что это за люди, Ицхак, и тем более мог объяснить! Надеюсь, их и в самом деле нет и не может оказаться поблизости.
— Ну, а зачем ты им вообще нужен-то? Какая бы ни была у них вражда с твоими родителями, их уже нет, при чём здесь ты? Это что-то вроде кровной мести, может быть?
«С замиранием сердца ждал я, когда начнет расплываться в глазах матово сияющий плафон. Десять кубов помчались по моей крови прямо к сердцу, прямо к мозгу, к каждому нерву, к каждой клетке. Скоро реки моих вен понесут меня самого в ту сторону, куда устремился ты — туда, где все они сливаются с чёрной рекой Стикс…».
Трое ученых из Венесуэльского географического общества затеяли спор. Яблоком раздора стала знаменитая южноамериканская река Ориноко. Где у нее исток, а где устье? Куда она движется? Ученые — люди пылкие, неудержимые. От слов быстро перешли к делу — решили проверить все сами. А ведь могло дойти и до поножовщины. Но в пути к ним примкнули люди посторонние, со своими целями и проблемами — и завертелось… Индейцы, каторжники, плотоядные рептилии и романтические страсти превратили географическую миссию в непредсказуемый авантюрный вояж.
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Как же тяжело шестнадцатилетней девушке подчиняться строгим правилам закрытой монастырской школы! Особенно если в ней бурлит кровь отца — путешественника, капитана корабля. Особенно когда отец пропал без вести в африканской экспедиции. Коллективно сочиненный гипертекстовый дамский роман.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Видный британский историк Эрнл Брэдфорд, специалист по Средиземноморью, живо и наглядно описал в своей книге историю рыцарей Суверенного военного ордена святого Иоанна Иерусалимского, Родосского и Мальтийского. Начав с основания ордена братом Жераром во время Крестовых походов, автор прослеживает его взлеты и поражения на протяжении многих веков существования, рассказывает, как орден скитался по миру после изгнания из Иерусалима, потом с Родоса и Мальты. Военная доблесть ордена достигла высшей точки, когда рыцари добились потрясающей победы над турками, оправдав свое название щита Европы.
Разбирая пыльные коробки в подвале антикварной лавки, Андре и Эллен натыкаются на старый и довольно ржавый шлем. Антиквар Архонт Дюваль припоминает, что его появление в лавке связано с русским князем Александром Невским. Так ли это, вы узнаете из этой истории. Также вы побываете на поле сражения одной из самых известных русских битв и поймете, откуда же у русского князя такое необычное имя. История о великом князе Александре Ярославиче Невском. Основано на исторических событиях и фактах.