Придворный - [164]
Вот и еще одно, не менее авторитетное суждение, которое мы, однако, также не можем принять: «Все дело здесь в эстетическом любовании антично-средневековыми ценностями, в превращении своей собственной жизни в предмет эстетического любования. Только так и можно понять… Бальдассаре Кастильоне»[77].
Для оценки, насколько справедливо это суждение, начнем с того, что просто обведем взглядом круг персонажей «Придворного». В его центре – тяжело больной, с трудом поднимающийся с постели герцог со своей девственной женой, которой не дано познать радостей материнства. (Ко всему прочему ее, как и мужа, давно изводит подагра, но об этом книга молчит.) И именно они, эта несчастная пара, по крепкому убеждению Кастильоне, поистине достойны именоваться великими государями. Значит, если уж в «Придворном» и идет речь о совершенстве, то представление о нем у автора совсем не такое, которое мы привычно-поверхностно приписываем Ренессансу, глядя на микеланджеловского «Давида» или на «Персея» Бенвенуто Челлини.
Нам говорят: «Герой Кастильоне умен и красив, одарен поэтическим и музыкальным талантами, скромен, приветлив и обходителен… Как воплощение гармонии и красоты придворный совершенен и эстетически»[78]. Однако живые люди, объекты любви, дружбы и даже преклонения Кастильоне далеки от приписываемого ему идеала, искусственного и, надо признаться, довольно скучного.
Приглядимся и к другим участникам бесед. Граф Лудовико ди Каносса, толково рассуждающий о важности для придворного физических и особенно военных упражнений, сам, оказывается, ничем из этого не владеет. Морелло да Ортона, единственный пожилой человек во всей компании, – кроме того, что бывалый солдат, он еще и талантливый музыкант, и сочинитель музыки (о чем мы знаем из других источников), но при этом враг разговоров о чем-либо возвышенном; вдохновенные речи Бембо его раздражают. Юный Гаспаро Паллавичино, уже подточенный туберкулезом, который скоро сведет его в могилу, утешается тем, что несколько комично изображает женоненавистника, постоянно пикируясь с синьорой Эмилией. Николо Фризио, будущий монах-картузианец, выглядит в книге изрядным циником. Нет, воплощений идеала мы не находим и в этом кругу. Явно посмертно идеализирован Джулиано Маньифико, у Кастильоне похожий на свою прекрасную статую работы Микеланджело из капеллы Медичи. В книге он настолько светлая личность, что кажется изображенным так для контраста своему брату Джованни, будущему папе Льву, обидчику урбинской герцогской семьи, которого Кастильоне «наказывает» тем, что ни разу в книге не упоминает. Перед нами люди большей частью весьма неглупые и хорошо воспитанные (дорогого стоит хотя бы их умение дружелюбно и необидно спорить) – но вот, пожалуй, и все. В отличие от сократических диалогов Платона, в диалогах Кастильоне нет живого образца, того, кто заведомо прав. Что же до похвал, переполняющих отдельные места книги, – не принимать же за чистую монету написанные то «по долгу службы», то «в счет уплаты долга» похвалы лицам, от которых Кастильоне в каком-то отношении зависел (герцог Франческо Мария делла Ровере и его супруга Элеонора, маркиза Изабелла д’Эсте, ее брат кардинал Ипполито и др.).
Может быть, сказать вслед за Витторией Колонна, что герой книги – сам ее автор? Если так, мы приходим к тому, с чего начали: из всех светских и духовных государей, которым служил Кастильоне, «великим государем» – в его смысле – может быть назван только бедный Гвидобальдо. Да, вот такой, каким мы его знаем: в своих отступлениях и возвращениях, в своей нередкой беспомощности, в неудачах, в вынужденной покорности Юлию II, прощающий поверженного Чезаре Борджиа и прощающий наследника-убийцу, весь, каков есть…
Ничего триумфального, бодрячески-жизнеутверждающего в книге нет; среди всех шуток в ней находится мало места даже для простого оптимизма. «Фортуна враждебна добродетели» – звучит в ней почти рефреном.
В завершение бесед суд синьоры герцогини все-таки выберет среди собеседников того, кто достоин звания совершенного придворного. «Вы… не только сами являетесь именно тем совершенным придворным, которого мы ищем, и вполне годитесь быть добрым наставником вашему государю, – объявляет она синьору Оттавиано Фрегозо, – но, если фортуна будет к вам милостива, станете, вероятно, и прекраснейшим государем, что послужит на большую пользу вашему отечеству» (I, 43). Смелый и верный воин, человек чести и высоких понятий о государственном служении, он имеет слабое и болезненное тело, не обладает талантами в музыке и танцах и откровенно признается в свои тридцать шесть лет, что вовсе неопытен в делах любовных. Этот чудак действительно станет главой государства – дожем Генуэзской республики, «правителем, без сомнения, превосходнейшей добродетели, за свою справедливость и другие выдающиеся качества настолько любимым у себя в городе, насколько может быть любим правитель там, где полно соперничающих группировок и не совсем еще угасла в умах людей память о древней свободе» – так напишет о нем Гвиччардини[79]. В Итальянских войнах Фрегозо вступит в союз с королем Франции – то есть выберет позицию, противоположную той, что отстаивал Кастильоне. Плененный имперским полководцем маркизом Фернандо д’Авалосом, Фрегозо умрет в его замке на острове Искья. Как всегда в таких случаях, пойдет молва, что его отравили…
Главный труд византийского философа, богослова, историка, астронома и писателя Никифора Григоры (Νικηφόρος Γρηγοράς) включает 37 книг и охватывают период с 1204 по 1359 г. Наиболее подробно автор описывает исторических деятелей своего времени и события, свидетелем (а зачастую и участником) которых он был как лицо, приближенное к императорскому двору. Григора обнаруживает внушительную скрупулёзность, но стиль его помпезен и тенденциозен. Более чем пристальное внимание уделено религиозным вопросам и догматическим спорам. Три тома под одной обложкой. Перевод Р.
В настоящей книге публикуется двадцать один фарс, время создания которых относится к XIII—XVI векам. Произведения этого театрального жанра, широко распространенные в средние века, по сути дела, незнакомы нашему читателю. Переводы, включенные в сборник, сделаны специально для данного издания и публикуются впервые.
В стихах, предпосланных первому собранию сочинений Шекспира, вышедшему в свет в 1623 году, знаменитый английский драматург Бен Джонсон сказал: "Он принадлежит не одному веку, но всем временам" Слова эти, прозвучавшие через семь лет после смерти великого творца "Гамлета" и "Короля Лира", оказались пророческими. В истории театра нового времени не было и нет фигуры крупнее Шекспира. Конечно, не следует думать, что все остальные писатели того времени были лишь блеклыми копиями великого драматурга и что их творения лишь занимают отведенное им место на книжной полке, уже давно не интересуя читателей и театральных зрителей.
В книге представлены два редких и ценных письменных памятника конца XVI века. Автором первого сочинения является князь, литовский магнат Николай-Христофор Радзивилл Сиротка (1549–1616 гг.), второго — чешский дворянин Вратислав из Дмитровичей (ум. в 1635 г.).Оба исторических источника представляют значительный интерес не только для историков, но и для всех мыслящих и любознательных читателей.
К числу наиболее популярных и в то же время самобытных немецких народных книг относится «Фортунат». Первое известное нам издание этой книги датировано 1509 г. Действие романа развертывается до начала XVI в., оно относится к тому времени, когда Константинополь еще не был завоеван турками, а испанцы вели войну с гранадскими маврами. Автору «Фортуната» доставляет несомненное удовольствие называть все новые и новые города, по которым странствуют его герои. Хорошо известно, насколько в эпоху Возрождения был велик интерес широких читательских кругов к многообразному земному миру.
«Сага о гренландцах» и «Сага об Эйрике рыжем»— главный источник сведений об открытии Америки в конце Х в. Поэтому они издавна привлекали внимание ученых, много раз издавались и переводились на разные языки, и о них есть огромная литература. Содержание этих двух саг в общих чертах совпадает: в них рассказывается о тех же людях — Эйрике Рыжем, основателе исландской колонии в Гренландии, его сыновьях Лейве, Торстейне и Торвальде, жене Торстейна Гудрид и ее втором муже Торфинне Карлсефни — и о тех же событиях — колонизации Гренландии и поездках в Виноградную Страну, то есть в Северную Америку.
Владимир Яковлевич Пропп – выдающийся отечественный филолог, профессор Ленинградского университета. Один из основоположников структурно-типологического подхода в фольклористике, в дальнейшем получившего широкое применение в литературоведении. Труды В. Я. Проппа по изучению фольклора («Морфология сказки», «Исторические корни волшебной сказки», «Русский героический эпос», «Русские аграрные праздники») вошли в золотой фонд мировой науки ХХ века. В книгах, посвященных волшебной сказке, В. Я. Пропп отказывается от традиционных подходов к изучению явлений устного народного творчества и обращается сначала к анализу структурных элементов жанра, а затем к его истокам, устанавливая типологическое сходство между волшебной сказкой и обрядами инициации.
Канадский ученый, эколог и политолог Вацлав Смил знаменит своими работами о связи энергетики с экологией, демографией и реальной политикой, а также виртуозным умением обращаться с большими массивами статистических данных. Эта книга, которая так восхитила Билла Гейтса, обобщает самые интересные материалы, которые Смил пишет для журнала IEEE Spectrum – одного из ведущих научно-инженерных изданий мира, и представляет собой актуальное руководство для понимания истинного положения дел на нашей планете.
Наша сегодняшняя жизнь перенасыщена информацией, однако большинство людей все же не знают, как на самом деле устроен наш мир. Эта книга освещает основные темы, связанные с обеспечением нашего выживания и благополучия: энергия, производство продуктов питания, важнейшие долговечные материалы, глобализация, оценка рисков, окружающая среда и будущее человека. Поиск эффективного решения проблем требует изучения фактов — мы узнаем, например, что глобализация не была неизбежной и что наше общество все сильнее зависит от ископаемого топлива, поэтому любые обещания декарбонизации к 2050 году — не более чем сказка.
«Эта книга посвящена захватывающей и важной для любого человека теме – осознанию себя как части общества и рассмотрению самого феномена общества под лупой эволюционных процессов в животном мире. Марк Моффетт сравнивает человеческое общество с социальными образованиями общественных насекомых, и эти сравнения вполне уместны. И его последующий интерес к устройству социальных систем у широкого круга позвоночных, от рыб до человекообразных обезьян, не случаен. Как эволюциониста, его интересы связаны с выявлением причин и факторов, влияющих на трансформации социального поведения у разных таксонов, роли экологии в усложнении общественных связей, с поиском связей между морфологическими и психологическими преобразованиями, в конечном итоге приведших к возникновению нашего вида.