Придворное общество - [58]

Эта черта своеобразия прежнего общества, о которой мы еще не раз будем говорить в дальнейшем, одинаково важна как образ — или контраст — для понимания прошлого и настоящего. На ее фоне отчетливо выделяется выступающее постепенно все сильнее своеобразие буржуазного массового общества. В нем профессиональная сфера составляет первостепенно важную область воздействия факторов общественного принуждения и общественно формирующих человека тенденции. Формы частной жизни конечно же определяются в каждом случае ее зависимостью от профессионального положения человека. Однако отдельные фигуры частной жизни и способы поведения в буржуазном обществе не сформированы в частностях с той же интенсивностью, как ранее в том придворно-аристократическом обществе, в котором люди не имели «профессии» и не знали разделения между профессиональной и частной сферами жизни в сегодняшнем смысле. Человек в буржуазном массовом обществе, в общем-то, весьма точно знает, как ему следует вести себя в пределах его профессиональной сферы. На детальное оформление профессионального поведения общество направляет первостепенные по важности формообразующие тенденции. Здесь, прежде всего, реализуется общественное принуждение, но все, что тем самым отнесено к сфере частного поведения, будь то жилье, ухаживание за лицами противоположного пола или художественный вкус, будь то еда или празднование, получает отныне решающую артикуляцию не непосредственно и автономно в самом общественно-светском обиходе людей, как раньше. Теперь это осуществляется косвенно — и нередко гетерономно — как следствие профессиональных статусов и интересов самого человека, который наполняет этим свое частное время, или людей, профессиональная функция которых заключается в наполнении досуга других, а чаще всего — из скрещения двух этих тенденций[109].

VI Скованность короля этикетом и возможностями обретения престижа

1.

Если с первого взгляда мы, вероятно, склонны были бы отвечать на вопрос о социологии этикета, указывая на зависимость дворянства от правителя, то теперь, при более близком рассмотрении мы обнаружим более сложное положение вещей. Исчезновение потребности дворянства в обособлении было бы равнозначно его самоуничтожению. Именно это стремление удовлетворяет потребностям королевского господства Желание находящейся под угрозой элитной группы соблюсти дистанцию и есть то уязвимое место, которым может воспользоваться король, чтобы подчинить себе дворянство. Тенденция аристократии к самоутверждению и задачи короля как правителя сцепляются друг с другом как звенья одной цепи, обхватывающей дворянство.

Если кто-то из придворных говорил: мне нет дела до «различий», «согласия», до «достоинства», или «чести», или как бы там ни назывались эти характерные символы престижа и социальной дистанции, эта цепь разрывалась.

Но взаимосвязь и взаимопереплетение идут гораздо дальше: сам король — по многим причинам, которые еще предстоит нам изложить, — был заинтересован в сохранении дворянства как избранного и обособленного слоя. Прежде всего, достаточно указать на то, что он сам рассматривал себя как «дворянина», как «первого среди дворян». Иногда о ком-нибудь при дворе говорили: «Он сошел с ума, или король не дворянин» («Il est fou ou le roi n’est pas noble»). Допустить упадок дворянства значило для короля допустить гибель дворянского достоинства своего собственного дома. Король как повелитель дворянства одновременно дистанцировался от него и как дворянин принадлежал к нему. Этот факт оказывается определяющим для того положения, которое король занимал в этикете, равно как и в отношении того значения, которое этикет имел для короля.

То, чем этикет был для дворянства, видно из того значения, которое он имел для короля: дистанцирование как самоцель, стремление к рациональности, тонкое нюансирование, власть над аффектами. Но все это с позиции короля имеет и другой смысл, помимо изложенного выше. Этикет для короля — инструмент не только дистанцирования, но и господства. Людовик XIV достаточно ясно выразил это в своих мемуарах (11, 15). «Глубоко заблуждаются те, кто полагает, что это всего лишь вопрос церемониала. Люди, которыми мы правим, неспособны осознать всю глубину происходящего, поскольку выстраивают свои заурядные суждения, основываясь на том, что они видят, не слишком углубляясь в предмет. Чаще всего это происходит на дворцовых церемониях, где они могут продемонстрировать королю свое уважение и повиновение. Так как для публики очень важно, чтобы ею управлял один, ей также необходимо, чтобы тот, кто выполняет эту функцию, находился на такой недосягаемой высоте, где его нельзя было бы ни с кем спутать и ни с кем сравнить. И невозможно отнять у правителя ни одного знака его превосходства, который выделяет его перед всем обществом, не нанеся при этом вреда всему государству».

Таков, стало быть, смысл этикета для самого Людовика XIV. Речь идет здесь не о простой церемонии, но об инструменте господства над подданными. Народ не верит в такую власть, которая хотя и есть, но не проявляется зримо в манере поведения самого властителя. Народ должен видеть, чтобы верить