Придворное общество - [60]

3.

Как видим, перед королем встает здесь специфическая задача господства: он должен постоянно следить за тем, чтобы направленные друг против друга тенденции среди придворных действовали, в его понимании, правильно.

«Король, говорит в одном месте Сен-Симон[112], — использовал многочисленные праздники, прогулки и загородные поездки как средства воз награждения и наказания, судя по тому, приглашал он вас туда или нет. Поскольку он понимал, что ему следует без конца расточать свои милости, чтобы непрестанно производить впечатление, то он заменил реальные вознаграждения воображаемыми, возбуждением ревности других, мелкими повседневными уступками, своей благосклонностью. Никто в этом отношении не был изобретательнее его».

Таким образом, король «разделял и властвовал». Но он не только разделял. То, что в нем можно было заметить, так это четкое продумывание соотношений сил при его дворе и тщательное балансирование на том равновесии напряжений, которое возникало таким путем под воздействием прямого и встречного давления внутри королевского двора.

Укажем здесь одну-единственную линию этой тактики: король покровительствует — но в то же время это означает, что он всегда без колебаний вступает в союз с такими людьми, которые всем ему обязаны и без него являются ничем. Герцог Орлеанский, его племянник и будущий регент, или его внук-дофин, эти люди всегда будут иметь значение, даже если они не будут в особой милости у короля. Они — потенциальные соперники. Назовем еще один пример: герцог де Сен-Симон был не то чтобы в немилости у Людовика XIV, но и никогда особо не пользовался его благосклонностью. Тем не менее, он всегда, как герцог и пэр, играл определенную роль в расстановке сил при дворе. И совершенно сознательно он пытался заключить союз с тем, кто был в данный момент наследником престола, и, если один наследник умирал, он искал себе опоры у следующего[113]. «Двор изменился со смертью короля (то есть после смерти наследника престола двор, равновесие сил при дворе и вся иерархия придворных начинали колебаться). И для меня было вопросом, стоит ли менять свое поведение по отношению к новому дофину».

Такова была его тактика. Высокий дворянский титул давал все-таки, в известной степени, ограниченную независимость от короля, которая, конечно, никогда не могла перерасти в открытое неповиновение.

Тем сильнее опирался Людовик XIV на таких людей, которые ему и только ему были обязаны своим положением при дворе и которые стали бы совершенным ничтожеством в том случае, если бы он допустил это. Таким образом, король опирался прежде всего на фаворитов, на министров[114] и на внебрачных детей знати. Он покровительствовал прежде всего этим наследникам, к великому недовольству «подлинной» знати.

Это был один из методов, с помощью которых король препятствовал объединению придворных против него самого и с помощью которых он достигал и поддерживал желаемое равновесие сил, служившее предпосылкой для его господства. Все это (прежде всего применительно ко двору) представляло собой своеобразный тип области господства и, соответственно, форму власти, имеющую аналог в сфере господства абсолютного монарха. Особенно характерным для этой области было использование неприязни между подданными для уменьшения антипатии и для увеличения зависимости по отношению к единоличному властителю — королю.

4.

Существуют, однако, области господства совершенно иной структуры и, соответственно, совершенно иного типа. Как известно, в своей типологии форм господства Макс Вебер противопоставил сословно-патримониальной форме, к которой следует отнести и абсолютную королевскую власть во Франции, другую форму господства, которую он называет «харизматической»[115]. Если рассматривать ее таким же образом, как мы сделали это в отношении придворной власти, то можно увидеть, что здесь также есть приоритетная область деятельности правителя, которая выделяется среди более обширной сферы господства. По крайней мере, в Западной Европе она проявляется в стремлении к политическому господству. Таким образом, соотношение этих трех факторов — единовластного правителя, элитной центральной группы и обширной сферы господства является решающим для структуры и судьбы харизматической власти.

Итак, в общем виде можно сказать, что предпосылку для установления харизматического господства составляют, прежде всего, процессы перегруппировки в структуре власти — более или менее глубокая трансформация, смена или утрата существующего равновесия. Подобная трансформация и потеря баланса дают тому, кого в данный момент считают харизматической личностью, решающий шанс; в то же время это придает его социальному восхождению, как настойчиво подчеркивает Макс Вебер, «характер неординарного»[116]. Харизматическое господство имеет место лишь в эпоху кризиса. Оно непрочно, если только кризис, война и смута не станут нормальными явлениями в обществе. Возвышение харизматической личности является неординарным в сравнении с повседневностью и традиционными формами продвижения в определенной общественной структуре. Скрытый или явный прорыв этих форм, их структурное потрясение изнутри в то же время создают, как правило, в людях готовность принадлежать к харизматической группе. Но задача, которую находит здесь будущий правитель и для решения которой он должен проявить именно то, что Макс Вебер называет «харизмой», есть задача совершенно специфическая, отличающаяся от той, которая стоит перед обладателем абсолютистского господства. Пока ему и его сторонникам еще приходится бороться за право восхождения к вершинам власти, он должен более или менее сознательно направлять процесс целеполагания тех людей, которые в итоге составят основу его господства. Тем самым он сможет объединить в пределах значительно ослабленного и утратившего социальное равновесие поля некоторое число людей так, чтобы их социальное давление устремилось и действовало в определенном направлении.