Придворное общество - [100]

25.

Дворянство укрощено. Но как оно сносит это укрощенное положение, которое ведь есть одновременно и унижение для него? Как выражает оно теперь, когда все возможности открытого сопротивления закрыты для него, свое внутреннее сопротивление? Прикованность знати к королю, ее зависимость от него непосредственно проявляется во внешней жизни двора. Сломлено ли дворянство также и внутренне, стало ли оно послушным или амбивалентность его отношения к королю и при Людовике XIV еще прорывается порою сквозь внешнее замирение?

Для дворян, прикованных к королевскому двору, в рамках сферы свободы, которую предоставлял им этот институт, существовали весьма раз личные возможности для того, чтобы справиться с конфликтной ситуацией, вызванной их амбивалентным положением по отношению к королю, а тем самым организовать свою жизнь и вместе с тем организоваться самим. Они могли компенсировать себе все муки и унижения, которые им приходилось терпеть на службе у короля, сознанием своего влияния при дворе и доступом к деньгам и престижу, который им тем самым предоставлялся — и компенсировать настолько, что даже в их собственном сознании в значительной мере угасали антипатия к королю и стремление освободиться от его давления; проявлялись они разве только окольными путями, в их отношениях к другим людям. Эта установка маркирует одну границу диапазона возможностей, в рамках которого жила придворная знать. Ее мы находим ярко выраженной у герцога де Ларошфуко, сына автора «Максим», главного хранителя королевского гардероба (Grand-maшtre de la Garde-robe).

С другой стороны, человек двора мог открыто отдать первенство негативным аспектам своего амбивалентного отношения к королю. В этом случае он мог позволить себе лично — и, возможно, в кругу близких друзей — резко критиковать правление короля и тайком строить планы на время после смерти последнего: как дворянство, прежде всего высшее, могло бы снова вернуть себе прежние привилегии, отобрав их у короля и его министров-буржуа. Пока жив был Людовик XIV, дворянину в этом случае оставался только один реальный вид деятельности, позволявший ему выражать такую позицию (если не считать добровольного удаления от двора, которое было бы равнозначно отказу от какого бы то ни было авторитета в обществе): альянс с возможным наследником престола и попытка заинтересовать его подобными идеями. Открытое неповиновение было бы теперь уже совершенно бесперспективно. Примером человека, избравшего этот путь, является герцог де Сен-Симон. Он сам описывает противоположный себе тип представителя покорного дворянства, герцога де Ларошфуко, следующим образом:

«Если всю жизнь г-н де Ларошфуко и был осыпан милостями короля, следует все же сказать, что ему это дорого обходилось, если только у него было хоть какое-то чувство свободы. Никогда еще слуга не прислуживал никому так усердно, униженно и, можно сказать, так по-рабски. Неизвестно, смог ли бы еще кто-нибудь выдержать сорок с лишним лет подобной жизни. Утренний выход короля и его вечерний отход ко сну, еще две ежедневные перемены платья, ежедневные охоты и прогулки короля — он всегда на них присутствовал, иногда по десять лет кряду он ни разу не ночевал вне королевской резиденции и был готов испрашивать себе отпуск не для того, чтобы переночевать дома, ибо за сорок с лишним лет он и двадцати раз не ночевал в Париже, но чтобы не присутствовать на придворном обе де и прогулке; он никогда не болел, только под конец у него изредка бывали короткие приступы подагры»[201].

Прослеживая жизненный путь этого человека, мы увидим следующее: его отец отличился на стороне фронды; после этого он никогда не ездил ко двору, ибо король никогда не простил ему его бунта. Сын появился при дворе как человек без каких либо шансов. «Никто не боялся его», — говорит Сен-Симон. Он не имел ни должностей, ни званий. Он едва ли мог рассчитывать на значительное наследство; немалая часть фамильного имущества была утрачена в водовороте эпохи. Кроме того, он имел непривлекательную и довольно обыкновенную внешность. Каким-то способом ему удалось добиться милости короля. И вот началось его восхождение в придворной иерархии. Он получил должности «главного королевского псаря» (Grand-veneur) и «главного хранителя королевского гардероба» (Grand-maitre de la Garde-robe). Он находился в дружеских отношениях с госпожой де Монтеспан — любовницей короля. После того как она покинула двор, у него не осталось при дворе никакой опоры, кроме самого Людовика. А именно это, вероятно, и нужно было королю. Мы видим, как переплетаются между собой зависимости людей. Ларошфуко, поскольку он пользовался расположением госпожи де Монтеспан, с самого же начала впал в немилость у ее преемницы — госпожи де Ментенон. С министрами он ладил плохо. Да и все остальное общество при дворе, если не считать прежнего кружка госпожи де Монтеспан, мало общалось с ним. Но король трижды заплатил по его долгам и вообще давал ему многое, — не все, что он просил, а просил он немало. Он мог разговаривать с королем свободно, без оглядки на других, король его ценил; поэтому другие его боялись. Не только по своему решению, по своему выбору он всецело посвятил свою жизнь служению королю: его социальное бытие и в самом деле было полностью в руках короля. Как обедневший герцог де Ларошфуко, как сын бунтаря, без связей в придворном обществе, без приятной внешности, которая могла бы помочь ему выйти в люди, — он был ничто. На высоту из этого ничтожества его вознес сам король.