Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века - [73]

Шрифт
Интервал

Возвысится, как кедр высокий,
Над сильных всех Твоя глава <…>
Твоими сам Господь устами
Завет во век поставит с нами <…>
(Ломоносов, VIII, 106)

Панегирическая топика переплеталась с назидательной, и темы псалмов встраивались в политический портрет благоустроенного царства. Таким образом мог читаться и переложенный тремя поэтами 143‐й псалом. В том же 1743 г. Волчков посвятил Петру Феодоровичу свой перевод трактата Бельгарда «Истинной християнин и честной человек: То есть соединение должностей християнских с должностьми жития гражданскаго», где переплетались парафразы 91‐го и 143‐го псалмов:

Бого-Отец, и Царствующий Пророк, о грешных людях сие говорит; человек яко трава, дние его яко цвет сельный, тако оцветут <…> А о праведных так пишет. Праведник, яко финикс процветет; и яко кедр иже в Ливане умножится. <…> Перьвыя, щасливы временным благополучием; то есть богатством, и всяким земным изобилием. Цветущая их фамилия; показывает великолепие, и славу дому их. Во времянном благополучии их, по видимому, никакого недостатку нет. <…> В том то, по мнению светскому, совершенное благополучие состоит. <…> Християнин и честной человек, по примеру Давидову, весьма противное сему мнение имеет. Он своего благополучия, во владении золотом и серебром, не полагает, но на едином служении Богу <…> вечно утверждает <…> (Бельгард 1762, 232–233).

Сравним в «оде парафрастической псалма 143» Тредиаковского:

О! чужих мя от полчища,
Сам избави скоро нища.
Резв язык их суета,
В праву руку к ним вселилась,
И лукавно расширилась,
Хищна вся неправота.
Сии славу полагают
Токмо в множестве богатств,
Дух свой гордо напыщают
Велелепных от изрядств:
Все красуются сынами,
Больше как весна цветами;
Дщерей всех прекрасных зрят,
В злате, нежно намащенных,
Толь нет храмов испещренных:
Тем о вышнем не радят.
Их сокровище обильно,
Недостатка нет при нем,
Льет довольство всюду сильно,
А избыток есть во всем:
Овцы в поле многоплодны
И волов стада породны;
Их оградам нельзя пасть;
Татью вкрасться в те не можно;
Всё там тихо, осторожно;
Не страшит путей напасть.
Вас, толь счастием цветущих,
Всяк излишно здесь блажит;
Мал чтит и велик идущих,
Уступая ж путь, дрожит.
О! не вы, не вы блаженны,
Вы коль ни обогащенны:
Токмо тот народ блажен,
Бог с которым пребывает
И который вечна знает,
Сей есть всем преукрашен.
(Trediakovskij 1989, 440–442)

Поэтические переводы 143‐го псалма, делавшие его фактом новой литературы, разыгрывали политико-богословский «сценарий власти» и одновременно инсценировали воспитательные функции словесности, приходящей на помощь монархии в деле «просвещения царств». Во второй, только что процитированной, части псалма молитва «царствующего пророка» о победе над врагами превращается в урок личной и общественной этики. Лютер усматривал в 143‐м (144‐м) псалме отповедь царя своим подданным:

Darnach bittet er widder sein eigen volck und strafft jren unglauben, Denn das volck Jsrael, weil es den rhum hatte, das es Gottes volck hies, war es uber alle mas stoltz, halstarrig, ungehorsam, auffrhuerisch, geitzig, neidisch, ungleubig, wie sie beide gegen Mose und David und andern Koenigen wol beweiseten, Und ob sie wol sahen, das David mit wunderthaten kriegte und regierte, gleich wie Mose, doch wurden sie nichts deste besser Und fragten nichts nach Gott oder glauben an Got, Was Gott? Was gleuben? Hetten wir schoene kinder, heuser, vieh, gros gut und gute tage, das were ein selig volck <…> Hastu mich nu erloeset von des moerders Goliath schwerd und mir, wie andern Koenigen, offt sieg gegeben, so behuete mich auch fur diesem Gotlosen, boesen, falschen volck, das wedder Gott noch Koenige acht Und nichts darnach fragt, was einem Regentem im krieg und friede not ist <…> Er heisst sie frembde kinder, Denn sie woellen die furnemesten kinder Gottes sein und sind doch frembde und erger denn Heiden, Bastarte sind sie, die Gott mit dem maule ehren, und jr hertz ferne von jm ist.

[Затем просит он на свой собственный народ и карает его нечестие. Ибо, хотя славился народ Израиля тем, что назывался божьим народом, был он сверх всякой меры горд, упрям, непокорен, мятежен, алчен, завистлив, маловерен и таким выказал себя Моисею, Давиду и другим царям. И хотя видели они, что Давид являл чудеса в войне и правлении, подобно Моисею, но лучше не становились, и о боге не вопрошали и вере в бога: «Что бог? что вера? Нам бы чад прекрасных, дома, скотину, имения побольше и ясных дней, то-то был бы блаженный народ!» <…> «Избавил ты меня от меча убийцы-Голиафа и даровал мне и иным царям многие победы, так защити меня от этого нечестивого, злоумышленного, лживого народа, который не почитает ни господа, ни царей и не спрашивает, что потребно правителю в мире и брани» <…> Он называет их чуждыми сынами, ибо они желают быть среди первых детей господа, но чужды ему и хуже язычников. Выблядки они, языком трепят о почтении к господу, но сердце их далеко от него.] (Luther 1912, 66–67)

В «Слове похвальном о баталии Полтавской» (1717) Феофан выводил из освященной богом воинской победы урок общественной дисциплины:

И кто уже не видит, что викториа сия и отроди, и укрепи, и в совершенный возраст приведе благополучную Россию? Что убо воздадим господеви о сих, яже воздаде нам! Добре и достодолжне при воспоминании толикаго дара божия совершаем благодарение богу нашему. Но сие всякому помыслити надлежит, что не так от уст, яко от сердец, не тако от словес, яко от дел наших благодарствия требует бог наш. Требует и устен и словес, но которые согласие имеют с сердцем и делы нашими. Инако не благодарение, но паче укоризна будет. Благодарение ли есть славити бога усты, яко сотвори нам по желанию нашему, а делом не творити по святой воли его? Благодарение ли есть, за толикую честь хулити имя его, за славу толикую презирати прославившаго нас? Что пользует, яко победихом видимых врагов, аще невидимым самовольне предаемся в плен? Кая отрада отечеству, яко от внешних неприятелей освободихом его, аще сами на себе междоусобно завистию, враждою, клеветами и инным злобы оружием воевати не престанем? (Прокопович 1961, 59)


Еще от автора Кирилл Александрович Осповат
Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

Научная дискуссия о русском реализме, скомпрометированная советским литературоведением, прервалась в постсоветскую эпоху. В результате модернизация научного языка и адаптация новых академических трендов не затронули историю русской литературы XIX века. Авторы сборника, составленного по следам трех международных конференций, пытаются ответить на вопросы: как можно изучать реализм сегодня? Чем русские жанровые модели отличались от западноевропейских? Как наука и политэкономия влияли на прозу русских классиков? Почему, при всей радикальности взглядов на «женский вопрос», роль женщин-писательниц в развитии русского реализма оставалась весьма ограниченной? Возобновляя дискуссию о русском реализме как важнейшей «моделирующей системе» определенного этапа модерности, авторы рассматривают его сквозь призму социального воображаемого, экономики, эпистемологии XIX века и теории мимесиса, тем самым предлагая читателю широкий диапазон современных научных подходов к проблеме.


Рекомендуем почитать
Подводная война на Балтике. 1939-1945

Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.


Тоётоми Хидэёси

Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.


История международных отношений и внешней политики СССР (1870-1957 гг.)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Гуситское революционное движение

В настоящей книге чешский историк Йосеф Мацек обращается к одной из наиболее героических страниц истории чешского народа — к периоду гуситского революционного движения., В течение пятнадцати лет чешский народ — крестьяне, городская беднота, массы ремесленников, к которым примкнула часть рыцарства, громил армии крестоносцев, собравшихся с различных концов Европы, чтобы подавить вспыхнувшее в Чехии революционное движение. Мужественная борьба чешского народа в XV веке всколыхнула всю Европу, вызвала отклики в различных концах ее, потребовала предельного напряжения сил европейской реакции, которой так и не удалось покорить чехов силой оружия. Этим периодом своей истории чешский народ гордится по праву.


Рассказы о старых книгах

Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».


Страдающий бог в религиях древнего мира

В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.


Моцарт. К социологии одного гения

В своем последнем бестселлере Норберт Элиас на глазах завороженных читателей превращает фундаментальную науку в высокое искусство. Классик немецкой социологии изображает Моцарта не только музыкальным гением, но и человеком, вовлеченным в социальное взаимодействие в эпоху драматических перемен, причем человеком отнюдь не самым успешным. Элиас приземляет расхожие представления о творческом таланте Моцарта и показывает его с неожиданной стороны — как композитора, стремившегося контролировать свои страсти и занять достойное место в профессиональной иерархии.


«Особый путь»: от идеологии к методу

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии.


Чаадаевское дело. Идеология, риторика и государственная власть в николаевской России

Для русской интеллектуальной истории «Философические письма» Петра Чаадаева и сама фигура автора имеют первостепенное значение. Официально объявленный умалишенным за свои идеи, Чаадаев пользуется репутацией одного из самых известных и востребованных отечественных философов, которого исследователи то объявляют отцом-основателем западничества с его критическим взглядом на настоящее и будущее России, то прочат славу пророка славянофильства с его верой в грядущее величие страны. Но что если взглянуть на эти тексты и самого Чаадаева иначе? Глубоко погружаясь в интеллектуальную жизнь 1830-х годов, М.


Появление героя

Книга посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века: времени конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В фокусе исследования – история любви и смерти Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803), автора исповедального дневника, одаренного поэта, своего рода «пилотного экземпляра» человека романтической эпохи, не сумевшего привести свою жизнь и свою личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.